— У вас тургеневское имя… Что вы думаете о вашем Андрее Макине? — Франсуа прищурился и вплотную придвинул по столу свою руку к ее.
— Ничего не читала. В России его, кажется, не издавали, ведь он пишет на французском и сам себя не переводит.
— Я принесу вам «Французское завещание». Его стоит прочесть. Макин защищал докторскую у нас, в Сорбонне. Я хорошо знаком с ним.
— Кажется, он получил Гонкуровскую премию?
— Да. Кстати, знаете, каков размер этой премии?
— Ну, наверное, не Нобелевская…
— Правильно. Около восьми евро.
— Что?! — Ася засмеялась как можно очаровательней, красиво откинув в сторону волосы и наклонившись вперед, предоставив взору профессора декольте. — Ну, зато престиж дает возможность издаваться и жить безбедно на гонорары, не так ли?
О, женщины, подумал Франсуа, сколько у них уловок! Вот и эта тоже, не носит белья, что ли? Или это такое белье, что позволяет увидеть сквозь ткань выпуклости сосков?
— Так-то оно так, но хорошую литературу не читают массы. Если достойная книга издается большим тиражом — это, скорее, странно.
— Ну, вот Ромена Гари, например, очень хорошо читают в России, а он ведь получил Гонкуровскую премию дважды — один раз под псевдонимом Эмиль Ажар!
— Наверное, в ваших кругах и читают, да. Но неужели многим знакомо это имя? Не думаю.
— Вы пессимист? — Ася заглянула ему в глаза, стараясь придать своему лицу самое недвусмысленное эротическое выражение, приоткрыла ротик, слегка коснулась губ языком, еще раз поправила волосы…
Франсуа вдруг захлестнула горячая волна желания. «Она хочет меня, — подумал он. — Я тоже хочу ее. И что предпринять? Как не смять? Все так просто, но с чего начать? Предложить поехать ко мне? Проводить ее? О нет, общежитие… Значит, все-таки к себе?..» Удивительно — он не знал, как подступиться к этой русской. С француженками у него все было отлажено — подвозил до дома, приглашали на кофе, дальше по обстоятельствам. А тут… Загадочная русская душа? План лихорадочно выстраивался — заказать бутылку, распить с ней, а когда повеселеет, завести беседу на сексуальные темы, прощупать ситуацию, пригласить домой под предлогом книги…
Спагетти ему и ей принесли одновременно. Ася оторвала взгляд от глаз Франсуа, немного жеманно пожала плечиком и принялась за еду. Франсуа заказал бутылку красного вина. «Все понятно, — внутренне улыбнулась Ася. — Подпоить, повезти домой… Что ж, попробуем! Должно получиться очень романтично».
— Каков стереотип русского во Франции? — спросила она, надеясь на взаимный вопрос.
— Пьют. Талантливые, широкие, не умеющие распоряжаться деньгами. Гостеприимные.
— А женщины?
— Русские? Красивые. А что говорят в России о французах? — Профессор добровольно пошел в сеть.
— Французы? — Ася потупилась, сделав вид, что увлеклась наматыванием спагетти на вилку. — Хорошие любовники.
Франсуа опять бросило в жар. Он был уверен, что по этому определению является истинным французом. Ему страстно захотелось сейчас же схватить эту русскую, сжав ее так, чтобы охнула, чтобы в глазах засветился страх, чтобы груди, бесстыдно выглядывающие из трикотажного декольте, прижались к его коже, ощутить на себе ее наманикюренные коготки, белые зубки, взять ее сильно, даже больно, пусть кусается и царапается в бессильных попытках освободиться… Он тряхнул головой и закашлялся. Принесли вино. Ася первая подняла бокал и предложила выпить:
— За французскую литературу!
Он справился с видением и улыбнулся:
— За русских женщин!
Асе захотелось прикоснуться к его руке. Холодная она или теплая? Уберет или накроет своей ладонью? Вздрогнет или останется спокоен? Она потянулась было к нему, но неожиданно для себя самой изменила траекторию и взялась за солонку. Он заметил маневр и протянул свою руку к солонке, скользнул кончиками пальцев по ее коже и взял перец. Ася покраснела. Какая-то назойливая жилка забилась в горле, ей стало жарко, моментально пересохло во рту и сладко заныло в низу живота. Она не смогла справиться с дыханием и, схватив рюкзачок, выскочила из-за стола.
Спустившись в уборную, она умылась холодной водой и, посмотрев на себя в зеркало, засмеялась. Тоже мне, всплеск эмоций, гормональный выброс! Долго постилась? Еще подумает, что не стоит связываться с недотрогой. Она проверила косметичку. В ней лежало то, что женщины, не уверенные в завтрашней ночи, на всякий случай носят с собой. С этим скорее поддашься авантюре. Она подновила макияж, еще больше оттянула декольте, смочила запястья и виски духами.
Франсуа лихорадочно обдумывал ситуацию. Спагетти съедены. Десерт? А если откажется? Опять заговорить о книгах?
— Ты будешь мороженое? — спросил он Асю, когда та вернулась, специально нарочито перейдя на ты. Это было знаком с его стороны — посмотрим, как она отреагирует.
— Нет, спасибо. Макарон на ночь вполне достаточно, чтобы испортить талию.
Кажется, она клюнула, подумал он.
Кажется, я его спугнула, подумала она.
— Разреши взять твой счет?
Ася задумалась. Слишком однозначно. Слишком прямолинейно. Счет — постель… Нет.
— Нет.
Кажется, я все испортил, подумал он.
Кажется, я его обидела, подумала она.
Заплатив каждый за себя, они покинули гостеприимное заведение. На улице Ася накинула курточку и из красивой женщины, ищущей новых впечатлений, превратилась в обычную студентку, немного озябшую от парижского сырого воздуха. Франсуа вдруг оробел. Эта русская совершенно сбила его с толку.
— Так что с книгой? Я могу принести завтра на семинар, а можно сейчас заехать и взять. У тебя ведь свободен завтрашний день, почитаешь с утра. Я на машине — потом подброшу тебя до общежития.
Она подняла глаза. Он был выше, намного выше… Положить бы сейчас руки на его плечи, подтянуться к губам, поцеловать в шею, почувствовать языком кожу…
— Да, я могла бы даже сегодня ночью почитать…
Кажется, теперь он меня понял, наконец-то я нашла правильную фразу.
Кажется, этим она все поставила на свои места. Ночью она будет читать. А не…
«…полусвет его прихожей. Запах в доме был манящим: смесь сигарет, старых книг, увядших цветов, ушедшей любви… Я вошла — и этот букет обрел недостающий элемент. Женщина в любовном томлении — последняя капелька в эссенции жилища утонченного холостяка. Нам обоим было ясно, что пришла я не за книгой. Прямо в прихожей он обнял меня. Руки скользнули под блузку, жадно зашарили по горячей спине, нащупали застежку бюстгальтера… Я выскользнула, попросив оставить меня на несколько минут одну в ванной. Он не возражал.
Прохладные струи душа немного остудили жар тела и вернули способность мыслить трезво. Нельзя торопиться, сказала я себе. Он уже немолод, на несколько раз его может не хватить. Значит, нужно сделать первый и, возможно, единственный незабываемым. Не испортить спешкой, не скомкать… Я вылезла из душевой кабинки, капнула свои любимые J'adore на шею, решительно тряхнула головой, распустив волосы, и натянула прямо на голое влажное тело джинсы и блузку. Все-таки жалко, что на мне сейчас не любимое вечернее серебристое платье с открытой спиной — оно так соблазнительно обтягивает меня, выгодно подчеркивая все изгибы тела, и чуть слышно шуршит, переливаясь и блестя, при каждом шаге… Впрочем, так тоже хорошо. Джинсы сидят как влитые, упруго и дерзко, блузка облепила тело, и сквозь мокрую ткань видно абсолютно все, даже малюсенькая родинка на левой груди. Я представила, как Франсуа проводит по ней языком, и судорожно выдохнула. Все, ваш выход, мадемуазель!
А он молодец, тоже времени зря не терял! Успел сервировать столик: свечи, фрукты, вино в изящных бокалах. Стоит, смотрит чуть растерянно, вертит в руках конверт с пластинкой — да, да, самой настоящей пластинкой, из тех, под которые танцевали мои родители…
— Я немного консервативен, компакт-дискам предпочитаю старый добрый винил. Это Шарль Азнавур, ты любишь его?
О, как он произносит это имя! Только француз так может — у меня никогда не получится, сколько бы я еще ни учила французский… Люблю ли я Азнавура? Еще спрашивает! Разве не под его вкрадчивый голос прошло столько вечеров в моей маленькой девичьей комнатушке, а потом в студенческом общежитии, не под его песни мне так сладко мечталось о большой и красивой любви?..