Подумаешь, вонь, навоз и лошади. Зато тут тоже были пабы, в которых есть выпивка. Алкоголь поможет мне воспринять алхимию серьёзнее; из-за этого мы с Элом тоже поругались. М-да, если бы я взялся составлять список всего, из-за чего мы спорили, пришлось бы писать монументальный труд. Ей-богу, все же знали, что алхимия была бредовой наукой, которая ничего не добилась. В наследие мы получили несколько глупых мифов и четыре повода написать книжку, чтобы подзаработать долларов. А он продолжал называть этого дурака «учёным» и «исследователем». Ладно, он исследовал, как можно превратить ртуть в золото. Тогда я тоже назовусь учёным и буду работать над проблемой телепортации вибратора!
После нескольких кварталов, вонь стала адской, и я зашёл в первый попавшийся паб. Он оказался на удивление приличным: тут были выпивка, столы, стулья, барная стойка. Честное слово, я бы не удивился, если бы на меня выпрыгнула лошадь. Помещение казалось маленьким из-за галдежа посетителей и человеческих запахов. Пробравшись к стойке, я заказал пиво (читай: крикнул в пустоту, что хотел бы пива), и начал ждать. Вокруг веселилось несколько компаний, большинство — мужчины средних лет в засаленных одеждах, были ещё шахтёры и одна дама сверхлёгкого поведения. Гвоздём вечерней программы стало обсуждение строительства канализации — стратегического объекта инфраструктуры. Сложно было не проникнуться сочувствием к людям, каждый день нюхающим всё это. Но я не проникся.
А затычки для носа изобрели не в Англии?
Золотая жила, каков старт-ап!
С другой стороны на меня сыпались обрывки фраз об эксцентричных особах. Парень с лоснящимся лицом утверждал, что видел клерка, подметающего улицы, причём в своём чёрном сюртуке с белым воротничком. Это меня тоже не удивило: Эллиот говорил об особом отношении к сумасшедшим в викторианской Англии — они были вместо острой приправы к мясу. То есть я мог снять с себя штаны, запрыгнуть на стол, а они бы поулыбались и похлопали. Вот это я понимаю, толерантность.
Когда мне доставили пиво (небось из самой Ирландии, иначе почему так долго?), разговоры начали стихать, а в центре помещения образовалась прогалина. В ней стоял невысокий парень, которого издалека я принял за ребёнка. Он держал вытянутую ладонь перед собой, ожидая, пока большая часть лиц обернётся. Как только это произошло — провозгласил, что покажет фокус. Я не ожидал, что маг двадцатого века сможет удивить чем-то такого как я, но он хотя бы пытался быть интересным, да и личиком обладал приятным: таким, что радовало глаз.
— А теперь я остановлю эту монетку так, что она останется на ребре!
Всеобщий вздох восхищения.
— Угадаю, какую вы держите карту в руке, есть желающие?
Снова вздох.
Я провёл безумно скучный вечер, зато Эл в своей неподражаемой манере смог компенсировать отсутствие у меня острых ощущений, так как всегда был горазд побесить. Я вернулся домой, надеясь помыться и лечь спать; думал, обнаружу бостонского француза за книгой или медитирующим перед окном, но он разлёгся на диване, в ореоле света от газовой лампы. Её Эл, несомненно, специально поставил таким образом, чтобы я заметил отблеск моих цифровых очков. Они лежали на полу, разломанные на несколько болезненно маленьких кусков.
— Зачем…
Наверное, примерно такой же шок испытал Эл, когда я сказал, кем являюсь. Ибо мне тоже не хватало слов, чтобы охарактеризовать его мерзкий поступок. У меня уже иссякли ресурсы на него злиться: кончился бензин, плечи поникли — занавес.
— В очередной раз убедился, что головой ты совершенно не думаешь, — с драматизмом ответил Эллиот, заводя руки за голову. — Если бы эта штука попала в чьи-то руки, могла бы привести к катастрофическим изменениям истории. Катастрофическим, понимаешь? Это слово есть в твоём словаре важных слов, значение которых ты хотя бы немного понимаешь?
— Я тебя ненавижу.
— Я тебя тоже, — улыбнулся он. — Как прогулка?
Я пропустил его слова мимо ушей. Сколько труда впустую, сколько времени! Я так и не воспользовался цифровыми очками — ручонки Эла добрались до них раньше. А как, собственно, добрались? Мог ли я не до конца застегнуть карман? Конечно. Почему вообще решил оставить его дома? Потому что тут было безопаснее? Как наивно! Меня выворачивало первых полчаса, и всё своё внимание я сосредоточил на том, чтобы добраться до отеля. Что ж, половина вины ложилась на меня, отчего стало ещё гаже.
— Так, где ты был?
— Слушай, предлагаю не заговаривать без особой надобности, окей?
— Так не получится, — Эл мотнул головой.
— Да, что ты говоришь.
— Надо обсудить план.
— Мы его уже обсудили: завтра идём к алхимику, просимся на учёбу, — отрезал я, безрезультатно борясь со злостью. — В зависимости от того, что он скажет, будем думать, как поступить дальше. Всё, не трогай меня, не заговаривай и не смотри на меня!
***
Задумывались ли вы когда-то над тем, что собой являет субстанция времени? Три часа ночи подходящее время, чтобы предаться философским размышлениям. Особенно, если ты в Викторианской Англии. Наверное, внимательный читатель уже понял, что здесь от всего неприятно пахло, но не могу не пожаловаться снова. На кровати точно кто-то умер. И ещё парочка человек занялась небезопасным сексом. И кто-то ходил под себя неделю.
Иных объяснений убийственному аромату не было. Я не стал раздеваться, улёгся в одежде, купленной в XXIII веке, но и она уже приобщилась к атмосфере викторианства. К тому же, мне было жарко в рубашке с жилеткой, а штаны начали натирать пах.
«Им нужно позаботиться о комфорте» — такими были мои первые слова в 1890 году. Я был чертовски прав: им всем нужно позаботиться о комфорте. Я перевернулся на бок, уставившись на Эла, сидевшего в ванной. Когда он туда лез, я ненадолго отрубился. И вот проснулся, наблюдая теперешнюю картину. Полуночное принятие ванны чем-то отличалось от дневного? Я не стал спрашивать, разумеется, потому что пребывал в молчаливом и злобном трауре по очкам.
— Раз уж ты всё равно не спишь, — бросил он, продолжая сидеть неподвижно.
Я ожидал продолжения фразы: раз я не сплю, то что? Займёмся сексом? Пофилософствуем вместе? Спинку потереть? Про себя я отметил, что Эл в который раз заговаривал со мной первым. Ребячество, знаю, но когда мы только познакомились, из него слова нельзя было вытащить. Нормального слова, а не очередного потока унижений.
— Уснёшь тут, на ароматической кровати, — бросил я грубо, решив, что ругань кровати будет достаточно нейтральной темой разговора.
— От этого никуда не денешься. Пройдёт немало времени, прежде чем люди начнут пользоваться освежителями воздуха, парфюмами… Да уж, в наши дни запаху уделяется много внимания. От тебя пахло древесиной. Я услышал при первой встрече.
Да неужели? Это при первой встрече, когда я ушёл от Эла с синяком на физиономии? Давно заметил, что три-четыре часа утра самое дурацкое время в сутках. Лучше спать ради собственного психологического здоровья, а не то потянет на откровения, посеять какой-то мутняк в отношениях, в чём-то признаться. Но с Элом приходилось говорить: мы были связаны не просто ниточкой, а настоящим канатом. И от меня пахло не древесиной, а Monte Li, к слову.
— Жаль, нет карт. Кстати, я сегодня видел фокусника в баре. То есть, в пабе.
— Такое бывает, — мечтательно произнёс Эллиот.
— Надо чем-то заняться, всё равно не смогу заснуть.