— У тебя всё в порядке? — Он неловко улыбнулся, и я понял: думает, что надо уйти. Нечего стоять и ждать от странного типа ответной реплики.
— Двадцать седьмого числа состоится конференция по физике, — я отдал листовку. Когда Эл протянул руку, наши пальцы соприкоснулись. И вроде бы ничего не произошло — мы были не в фильме, не заиграл романтический саундтрек, не замедлилась съёмка, но меня будто бомбардировали фотонным потоком. Некий едва уловимый разряд, он намагничивал, и я мгновение дольше нужного сжимал листовку. — Приходи.
Пусть лучше подумает, что я раздаю листовки, чем примет меня за сталкера.
Я развернулся и пошёл в обратную сторону, натыкаясь на людей, шедших навстречу. Мне хотелось, чтобы он меня догнал, спросил «слушай, а твоё лицо мне показалось знакомым» или «мы не встречались раньше?», но меня никто не позвал.
Так бывает только в фильмах: в реальности Вселенная работает на пять с плюсом. Мне стало совсем не по себе, когда я понял, что не знал ни новой профессии Эла, ни того, был ли он с кем-нибудь. Был ли он тем самым?
***
Ну и идиот. Поступил как идиот. По жизни и был идиотом, неудивительно. К восьми вечера я добрался до своего отеля в полнейшем моральном раздрае. Зашёл в номер и обнаружил, что не имел сил ни на что на этом свете. Улёгся на мягкую кровать и прокрутил в голове нашу встречу с Элом. Хорошо хоть рекламщик подвернулся, дал мне ту штуку. Хм, выглядело, конечно, без претензии на оригинальность, но Эл не счёл меня сумасшедшим. В следующий раз я встречусь с ним и… Встречусь ли, тоже хороший вопрос. В детской книге много лет назад читал, что совершать ошибки во второй раз непозволительная роскошь.
Может быть, наша встреча была ошибкой? Любая временная концепция оперировала так называемым материнским событием — запускающим определённую линию. Чтобы поменять линию придётся заменить материнское событие. Меня зазнобило от мысли, пришедшей в голову, но я смело додумал её до конца: если спасение Эла заключалось в том, чтобы держаться подальше от меня?
Стук в дверь. В очередной раз захотелось попасть в фильм, где все происходит как нужно и в желанное для героя время. Романтические комедии наплодили в нас безумных надежд. Ну, каким же образом Эл мог прийти, узнать адрес? Но, идя к двери, я всё равно надеялся на это. Поэтому не скрыл разочарования, обнаружив в двери Терри. Мудака Терри. Вруна Терри. Псевдодруга и предателя Терри.
— Я не принимаю гостей, профессор.
— А я и не гость, — он оттеснил меня от двери и прошёл внутрь. Какая наглость. Раньше меня сковывали обязательства перед «Монгерли», но теперь я не планировал быть с Терри любезным. Какая уже разница, на профессии тревайма я сам поставил крест.
Больше никогда не надену адский временной модуль на запястье. И поддерживать видимость приятельских отношений с профессором не имело смысла.
— Роберт, я хотел бы извиниться, — сказал он, когда я закрыл входную дверь.
— За что конкретно?
— Мы должны были поговорить с тобой откровенно.
О, он собирался заливать мне эту муть и думал, что я куплюсь. Я окончательно разочаровался в Терри и ощущения стали совсем болезненными. Как так вышло, что я превратился в эмоциональную рухлядь? Почему меня расстраивало то, что Эл не был рядом, что Терри не был моим другом… Да мне можно было прямиком идти на пробы на главную роль в романтической драме или садиться писать про киберлюбовь, смахивая слезы в стакан с виски. О, великолепный оборот: «Виски солёное от слёз»…
Я, стараясь не смотреть на профессора, уткнулся взглядом в газету, которую вытащил из кармана во время первого визита в отель. Ту самую газету от 17 августа позапрошлого века. Терри заслужил — я схватил её в руки и сунул ему под нос. Дождался, пока он возьмёт газету, и сел на кресло, скрестив ноги. Кто теперь хозяин положения, профессор? Будешь мне врать, что «всё должно быть хорошо»? Он медленно опустил взгляд, секунд пять осознавал, перебирал в уме разные варианты. Я купил это в лавке розыгрышей? Подделал дату? Господи, соображай быстрее, ты, мать твою, профессор физики и куратор пары путешественников во времени.
— Ты не имел права, — медленно произнёс он, побледневший.
Уставился на меня.
— На что не имел права?
— Возвращаться раньше… Раньше положенного.
— Я не имел права — браво, а вы хорошо держитесь, несмотря на то, что в полном дерме. И что же, «Монгерли» провела эксперимент на самом деле, верно? — Я поднялся на ноги, чтобы быть с ним на одном уровне. — Давайте я поясню, как это было. Корпорация естественно была заинтересована в том, чтобы мир продолжал существовать, эксперимент был проведён. Они отправили человека во вчера или на неделю назад и, вероятно, открыли такой вот парадокс — что ничегошеньки не предопределено.
— Роберт…
— Но они подумали: блядь, на это потрачено до хрена денег, давайте сделаем вид, что так и было задумано. А что? Прикольно же, Вселенная всё поправляет — если кто-то умер, то за него не нужно нести ответственность, потому что тут его просто не будет существовать. Признаюсь, гениально, если не видеть, как именно кто-то умирает.
— Роберт…
Терри почти молил меня, знать бы о чём. Вот такая она, настоящая наука. А не то, что рассказывают на всяких конференциях… Поприходят туда, развесят уши и слушают авторитетных учёных. Имя Терри там тоже было указано… И, чёрт.
Стоило и о себе подумать. Едва Терри выйдет за эту дверь, позвонит своему начальству, а те своему, и цепочка пойдёт дальше. В скором времени о моей выходке уже будет знать великий Тим Фоуэр, глава «Монгерли». Если я что-то понимал в том, чем занимался, то меня постараются нейтрализовать. И был только один способ остановить это: рассказать общественности правду. Журналисты накинутся на него, как стая ястребов, и будут клевать, пока «Монгерли» не закроет проект. Я найму себе охрану и покину Америку; может быть, вернусь, когда шумиха поутихнет. Говорят, в Лондон уже завезли свежий воздух. А Эл… Я точно не смогу с ним подружиться, если буду мёртвым, верно? Если нам суждено быть вместе, то несколько месяцев в Лондоне не окажут на картину мира особенного влияния. Правда, я не верил в херню под названием «судьба».
— Простите, Терри, — я прислонил ладони к лицу и он подошёл ближе. Мне не составило труда изобразить на лице страдание, прикусить нижнюю губу, будто готов расплакаться, свести брови и посмотреть на него большими глазами.
— Роберт, и ты меня прости. Я не мог сказать…
Ага, как же.
— Это все моральное истощение. Я должен вам всё рассказать, ведь это важно, для «Монгерли»? — Он закивал, обрадовавшись. — Только давайте выпьем, мне нужно успокоиться и прийти в себя. Я схожу на кухню, возьму стаканы, хорошо?
Терри продолжал сжимать газету и кивнул. Я проскочил на кухню и остановился посреди комнаты, стараясь не выйти из образа. Если я был в этой Вселенной самим собой, то обязательно хранил на кухне снотворное. Оно требовалось обычно не мне, а сексуальным партнёрам. Меня безумно раздражали метания по кровати, чьи-то колени, локти, на которые приходилось наталкиваться; а иногда партнёры оказывались до той степени назойливыми, что приходилось их оставлять. И мне на помощь приходил чудо-пузырёк: я подливал им снотворное и переносил на диван в бессознательном положении. И попробуй, докажи, на утро, что ты не сам туда лёг.
Куда я его положил? В первом шкафчике пусто, второй занимала выпивка (и почему не в холодильнике?), в третьем специи, а за специями — попался. Снотворное растворялось в стакане за полминуты. Я задержался на кухне на это время и напялил на лицо грустную мину, когда вернулся в комнату. Терри сидел в кресле и с академическим интересом рассматривал газету. Как же мне хотелось раскрыть ему правду: «Помнишь парня, который тебе так нравился, Эллиота? Представь себе…». Плевать, я не скажу этого. Не раскрою тайны, которые потом сыграют против меня.
Стаканы я, конечно, не перепутал — это вам не дешёвая комедия, — подал ему виски и вместе с Терри выпил свою порцию. Лекарство подействовало через полторы минуты. Профессор медленно и умиротворённо погрузился в сон, газета выпала из его рук.