— Спокойной ночи, мудак.
В заднем кармане его брюк я нашёл идентификационную карту. И написал ему многозначительную записку: «Увидимся на конференции. Робби».
***
У меня оказалось не так много времени на подготовку триумфального бегства, так что следующие два дня я не покладая рук трудился над своим планом. После конференции улечу в Манилу. Венесуэла хороша тем, что не сотрудничает с Организацией Объединённых Наций по выдачи разыскиваемых преступников или дипломатов. В Маниле я найму одного из мальчишек, берущихся за любую работу за пару тысяч боливаров, чтобы продолжал светить моим настоящим паспортом время от времени. «Монгерли» будет уверена, что я провожу время там, пока я тихонько свалю в Лондон по фальшивым документам. Вместе с новым телохранителем.
Как я и ожидал, Терри не был такой уж шишкой, чтобы его все знали в лицо. Я был прилично одет, умел располагать к себе людей и свободно оперировал терминами «интерференция», волновой дуализм» и «вы так хорошо сегодня выглядите». Они не стали меня проверять — ограничились первым уровнем идентификации, потому что народу пожаловало много (я же предупредил журналистов, что они получат сенсацию), а конференция должна стартовать вовремя. В 9:04 я занял место во втором ряду огромного, как собор, зала под крышей Колумбийского университета. Впереди стояла кафедра, а над ней — крупный экран, чтобы выступающих было видно самым крупным лузерам на задних рядах. По всему залу разбросали динамики и проекторы.
Ждать особенно момента я не стал: когда ведущая закончила задавать вопросы первому оратору, профессору математических наук из Гарварда, поднялся и невозмутимо прошёл к свободной стойке. Никому и в голову не приходило, что на научной конференции может случиться что-то нештатное — хотя, казалось бы. Физики как раз таки знали, что ничего недоступного нет, есть только события, которые «могут произойти с вероятностью, стремящейся к нулю…». Я — вероятность, стремящаяся к нулю.
Пиджак почему-то начал жать, а спина покрылась испариной. Я не сомневался в том, что делал, но последствия иной раз пугали. Вчера встретился с участниками программы и рассказал им правду. Показал ВМ и без имён поведал о том, что пережил в Викторианской Англии. Ни один из них мне не понравился: у каждого на лице маска превосходства, а внутри — трепет по отношению к великой корпорации. Почему никто не сказал, что смотреть в своё зеркало может быть так неприятно?
Я встал за стойку и подмигнул девушке, которая смотрела то на меня, то в свои бумаги. Она была совсем молодой, но красивой. Передо мной сидел гендиректор «Монгерли», а, вот, Терри я не заметил. Я посмотрел вперёд. По обе стороны от кафедры возвышались ряды сидений, по бокам столпились операторы… Научная тусовка смотрела на меня с удивлением перемешанным с неодобрением.
Вот сейчас открою рот и пути назад не будет.
— Я не задержу вас надолго. Просто хотел сказать, что недавно вернулся из девятнадцатого века и поделиться… Как же там воняет, — аудитория рассмеялась: подумали, что я комик, что всё идёт по плану. — Нет, я говорю абсолютно серьёзно. У меня на руках Временной модуль, сделанный корпорацией «Монгерли» и…. — Я сделал короткую паузу и сгримасничал, уставившись прямо на Тима. — Ох, простите, вы ведь не сказали этим людям, проголосовавшим против путешествий во времени, что уже путешествуете во времени. Какая досада, вечно болтаю языком…
Послышались щелчки, которые издают фотоаппараты с трансфокатором, когда делают снимок. Шумок пробежал от передних к задним рядам и вернулся возмущённым перешёптыванием, от которого, мне казалось, зашевелились волосы на затылке.
— Уведите его оттуда, — крикнул кто-то, но девушка понятия не имела, что делать. В зале присутствовала служба безопасности, но они тоже растерялись.
Волочить меня из зала и попасть на первые полосы газет?
— Да, плевать. Прошлое, которое вам всем так хотелось считать константой, пластичное. У меня был напарник, и он умер в прошлом… Когда я вернулся домой, в свой век, обнаружил, что его просто не существовало — как будто стёрли файл на жёстком диске. У его родителей был другой ребёнок. Я внятно объясняю? Тут сидят люди науки, я могу перейти на научный лексикон. Стрела времени идёт вперёд, на каждом определённом этапе она взаимодействует с родовыми событиями, и каждое из них рождает новую Вселенную. А в «Монгерли» об этом знали. Они готовы были пойти на это — на убийства — зная, что их не накажут. А кому непонятно, я скажу так: мы в дерьме, господа. В дерьме из-за этих тупиц. Из-за корпорации, пообещавшей сделать Америку первой. Хуже уже было только с обещанием сделать Америку снова великой.
Изо рта вырвался истерический смешок.
Я ощущал, как зал буквально нагревался от возмущения, намагничивался, и решил покинуть его до момента, когда зрители взорвутся сотней вопросов сразу. Мне нужны были журналисты только самых крупных телеканалов и газет — с некоторыми я уже договорился о встрече, другие ждали от меня горяченького, чтобы потом это дело раскрутить. И все они рванули за мной следом, когда я попытался выйти из зала. Какой-то амбал попытался преградить мне путь, но тут же убрал руку, когда подоспел Оливер — мой теперешний телохранитель. Они не имели права меня задерживать. Пока не имели.
— Куда теперь? — спросил он.
— Нам надо выйти на улицу.
Чтобы оказаться на свежем воздухе, пришлось проходить тот ещё квест по лифтам и лестницам. И конечно, когда мы вышли в холл, то увидели, что журналисты караулили меня около входа, операторы настраивали камеры. И всего несколько человек остались внутри, надеясь, что интуиция их не подвела. Впереди стоял парень — я оценил его фигуру, подумав, что мы могли бы провести время когда-нибудь…
И тут он поднял голову: я ощутил себя прекрасно и ужасно одновременно.
— Эл. — Господи, хорошо, что он не услышал. Правда, теперь не отрывал от меня взгляда, пытаясь достать что-то из нагрудного кармана на рубашке. Та же белая рубашка — так недолго стать фетишистом: буду тереться о неё и бурно кончать.
— НьюЙорк Таймс, — он совладал с одеждой и протянул мне карточку через руку охранника. — Роберт, я задам вам несколько вопросов?
Я махнул Оливеру, чтобы пропустил репортёра, стараясь сохранить нормальное выражение лица. Теперь Эллиот работал журналистом. И не был связан с временными модулями. Теперь программу закроют, и он точно не окажется в викторианской Англии; материнским событием было не наше знакомство. Я мог не избегать его.
— Ты произвёл настоящий фурор, — он улыбнулся и я метнул взгляд на его зубы. — Когда ты мне давал ту листовку, уже знал, что будешь выступать на конференции?
— А?
— И сочувствую по поводу напарника.
— О, не стоит, — я истерично хохотнул и тут же хлопнул себя по щекам, чтобы успокоиться. Я теперь персона нон-грата на всех научных конференциях, буквально изгой. Какое-то время помелькаю на экранах, но потом не смогу этим заниматься. А Эл был журналистом. Как перестать любоваться им? Что за бессовестная радость внутри? — То есть, да, конечно, это было ужасно. Так тебе нужно интервью?
— Может встретимся сегодня?
— Да, — на моё лицо наползала улыбка. — Если поставишь в заголовок фразу, что бытовой газ стал самым дурацким изобретением в истории человечества. Это… Важно.
Он вежливо рассмеялся, а потом скрутил губы в трубочку и произнёс «упс». Эллиот, скажи мне, пожалуйста, ты тот самый? Интересуешься Викторианской Англией, сможешь рассказать мне о пяти разновидностях мышьяка, будешь возводить глаза к потолку после моих пошлых шуток, но стонать, когда мы окажемся вместе? Будешь терпеть меня, прощать меня, останавливать, подбадривать, менять?
— Часиков в восемь, поужинаем?
Эллиот посмотрел, прищурив глаза.
— А как насчёт интервью прямо сейчас, чтобы не портить вечер работой?
— Чтобы не портить свидание работой?
Он промолчал, но для меня это звучало как однозначное «да». Вселенная, я готов подумать над тем, чтобы взять свои слова обратно. Ну, те, про суку.