— Эгоистичный мудак! — Эл отошёл и швырнул в меня увесистую подушку. — Ты вообще осознаешь, что наши отношения пошли немножечко не по тому пути? И кстати, спать с напарниками нельзя. Исключительно платонические отношения! Правило тринадцать, статья тридцать четвёртая кодекса держателей ВМ. Говорит о чём-то, нет? Или ты настолько туп, что не читал её? Может, ты и читать не умеешь? Как тебя вообще взяли в программу?
Перед тем, как стащить с Эла последний предмет одежды (правый носок), я на секундочку… Ладно, ладно, это слишком много — на фемтосекунду задумался об ответственности (раз уж планшет Эла так стар), которая на меня ложилась. Я должен был сказать: ведь, если на чистоту, сам бы жутко взбесился в подобной ситуации. Но эмпатия не была моей сильной стороной. И если бы Эл не начал так орать и плеваться ядом, я бы пообещал никому не говорить о сексе и, вы не поверите, сдержал бы слово. Но. Не. Теперь, дорогуша.
— Ты мог уточнить, кто я такой, прежде чем соглашаться. Знаешь, как это называется? Шл…
— О, и как это должно было выглядеть? Привет, а ты часом не мой напарник по миссии с ВМами, ну, той самой, о которой никому нельзя говорить, да? — с сарказмом произнёс Эл. — Ах, ты не мой напарник, ну что ж, извини, теперь я должен буду тебя убить только потому, что моим напарником мог оказаться умственно отсталый урод, которому просто не пришло в голову начать беседу с того, чтобы нормально представиться, а не думать своим членом! К тому же, таким маленьким, что уместился бы в носок моей шестилетней сестры!
Сложно остаться беспристрастным, когда кто-то оскорблял мужское достоинство буквально. Но меня почему-то разобрал смех. У Эла на шее пульсировала венка, оказывая на меня почти гипнотический эффект. Он был таким классным, когда злился, и так сильно меня раздражал, что я, почти не осознавая, что делаю, схватил вазу с цветами и запустил в него (применяя силу приблизительно в четыре ньютона, которая, с учётом трения с воздухом, должна сократиться до двух ньютонов). Эл увернулся.
Я рассчитал это.
— Просто не нужно спать с кем попало, алло!
Влажные цветы прилипли к стене, сползая тошнотворными щупальцами Великих древних.
— Ну ты и гад! За что мне это? — в меня полетела вторая подушка.
— За что? Хочешь, расскажу тебе, Эллиот? Ты был плохим мальчиком в детстве. А, Эл? Трахался с большими мужиками. Расскажи, как ты вёл себя в школе, мистер примерный мальчик?
Мы сцепились посреди комнаты.
— К твоему сведению, в школе я был хулиганом и сломал больше носов, чем ты видел членов.
— И как это должно… — я не успел отвернуться от кулака. — Это ты зря!
Эллиот повалил меня на пол, но я не разжал руки, и он упал на меня сверху. Добрых минуты две мы катались по ковру, как разъярённые коты. Первой жертвой пал халат Эла: я разорвал его по шву, стараясь ударить его в пах ногой, пока чужая рука настойчиво лезла мне в рот.
— Да успокойся ты, переспали и забыли! — закричал я.
Мне становилось больно, а не смешно.
— Забыли? — Эл прекратил пытаться задушить меня, сидя верхом на бёдрах. — За нами постоянно следят! Или ты заботливо прикрыл шторы? Может, взял с собой аппаратуру для проверки жучков или включил воду в ванной, чтобы нас не слушали?
— Да ты параноик.
Эл разбил мне губу, и я с большим удовольствием сплюнул кровь на ковёр. Его руки сжались вокруг моей шеи, но не так сильно, чтобы причинить серьёзный ущерб. Эл дунул на чёлку, закрывавшую глаза, и посмотрел на меня. Мне казалось, у нас установилась ментальная связь с его бесами, прячущимися в темноте. Ну да, а с виду такой примерный мальчишка.
— Я хочу, чтобы ты ушёл.
— Будто бы я стремлюсь остаться в убогой дыре, — я ударил его коленом в живот и высвободился. Кое-как поднялся на ноги, поглядывая на противника. Эл вроде бы не собирался на меня снова кидаться — отличный момент наконец одеться и свалить.
Он ходил по комнате туда-сюда, пока я собирался.
— Кстати, ты должен рассказать мне о Викторианской Англии, дорогой, — фальшиво беззаботным тоном сказал я. Эл явно не хотел со мной разговаривать, а значит, я должен был вынудить его со мной разговаривать. Робби-Антифоби снова вышел на тропу войны.
— Уже бегу, — процедил он, толкая меня в сторону входных дверей.
— Или ты посмеешь нарушить правило Программы?
Я взял с его стола салфетку и стёр кровь.
— О нет, как же я могу? — Эл нарочито вежливо поклонился мне, сняв воображаемую шляпу. — Англия? Думаю, тебе там понравится. Улицы, изысканно украшены конским навозом, с оборванцами из Ист-Сайда, которые просят милостыню, настолько измождённые, что умирают прямо на улице. Легендарная холера, взрывы газа в домах с зелёными обоями из мышьяка — да-да, того самого, который вообще-то считается ядом. Свинцовые пилюли якобы для лечения кишечных заболеваний; к слову, пилюля была одна на всю семью. После того, как она проходила сквозь кишечник, её откапывали в испражнениях, мыли и передавали другому.
— Серьёзно?
— А теперь приятных снов.
Эл закрыл перед моим носом дверь, да так сильно, что осыпалась старая штукатурка.
***
Всё-таки психологи, которых я так ненавижу, правы: нужно всё анализировать. Если отбросить эмоции в сторону, мы с Элом должны установить контакт. Представьте атом урана: хрен его знает, когда он распадётся (и распадётся ли), но если распадётся, не жди ничего хорошего. И есть мы с Элом на задании в прошлом: не исключено, что Вселенная позволит нам беспрепятственно друг друга ненавидеть, но если не позволит — мы облажаемся. Надо отдать Элу должное: он смог меня удивить. Обложка симпатичная, а внутри сидел настоящий демон. Мой Эндрю был совсем не таким, и теперь я даже ностальгировал по его робости. С бостонским французом придётся смириться и помириться, чтобы выполнить чёртово задание.
Ради задания я готов на всё, а потом, может, удастся убедить Овендена поменять мне напарника. Я дам Эллиоту время отойти, вернусь к нему завтра, а, если он снова будет вести себя так, расскажу обо всём куратору, и его просто-напросто попрут с программы.
Чтобы как-то скоротать вечер, я нашёл отель с баром, заказал апартаменты до завтрашнего утра и устроился за стойкой. Передо мной оказалась типичная барменша: не скажу, что некрасивая, но бывали и лучше. Она пододвинула мне стакан с виски, когда я вспомнил, что в дурацком городе всегда нужно быть начеку и иметь с собой наличность, чтобы полноценно жить.
— А вы карты принимаете? — обеспокоенно спросил я, с ужасом представляя, как придётся отказаться от напитка, аромат которого щекотал ноздри, и пойти искать банкомат.
— А Вы турист?
Девушка рассмеялась.
— Простите, — поспешно добавила она. — Я веду себя невежливо, да? Просто все жители Бостона успели научиться обращать внимание на красные и синие звёзды, смотрите.
А я вот не научился, идиотка.
Она наклонилась и указала на ряд звёздочек синего цвета, наклеенных по верхнему краю барной доски. Я подумал, что это элемент дизайна. Недобар не отличался изысканной отделкой: немного дерева на стенах, немного камня на полу, немного цветомузыки, скрывающей халтурность работы по отделке что стен, что пола.
— Ладно, и что это значит?
Я сделал первый глоток виски, прочитав на бейджике у девушки её имя — Эшли.
— Ну, о консерваторах и реформистах Вы знаете?
— О британских консерваторах?
Барменша снова захихикала, прищурив серо-зелёные глаза.
— Удивительно, а откуда Вы?
— НьюЙорк.
— О, тогда неудивительно.
Она начала вытирать стойку, поднимая стаканы, оставленные предыдущими посетителями. Для девяти часов вечера бар был аномально пуст, закралась мысль, что сюда захаживает определённая категория людей. Но я не знал, какая.
— Послушайте, Вы знаете больше меня, колитесь.
— За щедрые чаевые я расскажу вам всё!
А Эшли девочка не промах, я кивнул и выложил на стол пятьдесят долларов.
— В качестве прелюдии.
— Тогда я буду Ваша весь вечер.
Она бросила унизительную работу по протиранию стойки и спрятала купюру.