У лошадей не было больше сил преследовать его, ведь и самые выносливые из них выбиваются из сил, преодолевая пруды, болота, минуя мельницы; от усталости посреди трясины пал даже добрый конь Риго. Потом, на склоне дня, когда начался дождь, рыцари решили уехать с хозяином в Валантен. Там их ждала еда. Они сели за стол, все еще горячо сожалея о Бегоне, оставшемся в лесу.
Мы сказали, что герцог вскочил на арабского коня, подарок короля. На свете не было более неутомимого скакуна - когда все собаки легли, Босан выглядел таким же отдохнувшим, как и утром, когда выезжали из замка. И он гнался за стремительно убегавшим вепрем. Бегон, видя, как измучены три его борзые, прижал их к себе и сжимал в объятиях, пока не увидел, что вместе с силами они вновь обрели и свой пыл. Мало-помалу к ним присоединились остальные собаки, так что он, наконец, смог их пустить по прогалине по следам кабана. Лес мгновенно наполнился яростным и многоголосым лаем.
Так, гонимый от Виконя до Павеля и от Павеля до Гойера, хряк в конце концов присел под кустом на задние копыта, дожидаясь своих врагов. Сначала он освежился в луже, потом, подняв брови, вращая глазами и повернув рыло к собакам, издал рык, бросился и распорол им брюха, давя одну за другой. Уцелели только три борзые, бывшие при Бегоне, которым, как более юрким, удалось спастись от его страшных клыков. Подъезжает Бегон и видит, что все его собаки лежат мертвые одна подле другой. "О сын свиньи! - восклицает он, - ты, вспоровший сейчас животы моим собакам, оторвавший меня от моих людей и заведший теперь сам не знаю куда! Сейчас я возьму тебя!" Он спешивается. При вопле Бегона вепрь, подобно оперенной стреле, бросается на него через кусты и рытвины. Герцог, не сходя с места и выставив перед собой рогатину, дал ему подбежать и поразил в грудь. Оружие пронзило сердце и вышло через плечо. Смертельно пораженный, хряк дернулся, ослабел и упал, чтобы никогда уже не подняться. Бегон тут же вытаскивает рогатину из раны; оттуда хлынули потоки черной крови, которую начали лакать собаки. Напившись, они улеглись рядом с кабаном.
Вот законченная картина сеньориальной охоты во времена Филиппа Августа. Впрочем, приключение плохо обернулось для охотника. Одинокий и потерявшийся в лесу, он был убит лесниками, состоявшими на службе у одного из его врагов. Подобные случаи в реальной жизни были не такими уж редкими: у охоты, которой тогда предавались, были свои опасные стороны, меньшие, однако, нежели опасности, с которыми знать сталкивалась на турнирах.
***
Но охотиться все время невозможно. Измученный дворянин возвращался в донжон. Какими же были его развлечения на следующий день, если мир все еще продолжался? Их было по крайней мере два, являвшихся одновременно и суровыми учениями, и, опять-таки, подготовкой к войне. Это квинтина и поединок на копьях.
Квинтина - это манекен в кольчуге и со щитом, привязанный к верхушке столба. Для рыцаря игра заключалась в том, чтобы галопом на коне, с копьем наперевес налететь на столб и ударом копья пробить кольчугу или щит; иногда, дабы усложнить игру, выстраивали в ряд, один подле другого, несколько манекенов в доспехах, и их все следовало пронзить насквозь или свалить. Таково испытание, которому подвергались обычно новопосвященные рыцари на глазах у дам.
Что же касается поединка на копьях (behourd), то это - прямая подготовка к турнирам, разновидность поединка верхом. Рыцари становятся попарно и бросаются на своего партнера, стараясь пронзить копьем его щит. Игра порой довольно опасная, ибо возбужденные рыцари в пылу борьбы рисковали выйти за рамки развлечения, и это, видимо, происходило не раз, что доказывают первые же стихи "Песни о Жираре Руссильонском":
Это случилось на Троицу, веселой весной. Собралось множество по-настоящему храбрых людей. Прибыл и произнес проповедь сам Папа. По окончании мессы король поднимается во дворец, устланный цветами. Снаружи Жирар и его родня сражаются с квинтинами и выполняют различные упражения. Король узнает об этом и налагает запрет: он опасается, как бы от игр не перешли к ссорам.
Но вот более полное описание квинтины, позаимствованное из той же поэмы, в рассказе о женитьбе Фука:
В этот день он торжественно посвятил в рыцари сто человек, дав каждому боевого коня и доспехи. Он повелел поставить на окружающих Арсан лугах квинтину с новым щитом в крепкой и блестящей кольчуге. Юноши бросаются на него, а прочие устремляются посмотреть на них... Жирар увидел, что начинается ссора, и огорчился. Толпа подалась к квинтине. Была ранена сотня молодых людей - одни достигли цели, другим не удалось, но никто не согнул и одного кольца кольчуги. Граф просит копье, и Дрон подает ему копье, которое носил Артур Корнуэльский, некогда сражавшийся в Бургундии. Граф пришпорил коня, вырвался из строя и ударил по щиту, отколов кусок с пролетавшую мимо перепелку. Затем он разбил и порубил щит под подбородником. И не было рыцаря, который захотел бы и смог когда-нибудь вступить с ним в борьбу.
Граф единым мощным ударом разрубил одно из креплений и разорвал другое, держа свой меч так крепко, как будто у него собирались его в вагь. И люди говорили: "Что за хватка! Уж если он воюет, то не для того, чтобы захватывать овец или коров; он беспощаден ко врагам и пустил им немало крови".
Правда, знатным людям этого времени были известны и более мирные способы времяпрепровождения. В загонах и ямах у них сидели дикие звери, чаще всего - кабаны и медведи, и сеньоры развлекались, стравливая их. В жару располагались во фруктовом саду, пили, играли в кости и шахматы и даже во что-то типа игры в триктрак. Или же приглашали жонглеров, песни и музыку которых слушали. Те составляли иногда целые оркестры. Музыкальные инструменты в ту эпоху были далеко не так примитивны. Использовались скрипки, арфы, контрабасы, рога, трубы, свирели (род кларнета), барабаны и литавры. Зимой в плохую погоду владелец замка греется у необъятного камина или, пользуясь вынужденным бездельем, заставляет ставить себе у огня банки и пускать кровь. Ибо эти грубые натуры нуждались в частых кровопусканиях: minutio, то есть кровопускание, производили почти каждый месяц, как мужчинам, так и женщинам. Когда злосчастная Ингебурга Датская была по приказу Филиппа Августа заключена в замок Этамп, одной из самых горьких жалоб, с которыми она обращалась в письмах к папе Иннокентию III, было то, что подле нее не оставили даже лекаря, чтобы регулярно отворять кровь.
Что касается игрушек дворянских детей, то и они носили отпечаток воинственных нравов своего времени - это были маленькие луки, арбалеты, из которых они забавы ради стреляли по птицам. Манускрипт конца XII в. сохранил нам изображение одной из их любимых игрушек, и она до странности походит на те, которыми и поныне играют дети, - две марионетки, приводимые в движение двумя скрещенными веревочками. Правда, марионетки феодальные то есть воины при полном вооружении, сражающиеся длинными мечами и со щитами в руках.
Наконец, у благородного человека есть еще одно развлечение, хотя и довольно дорогостоящее - приемы гостей в замке: паломников, проезжающих рыцарей и устройство в их честь празднеств. Феодал гостеприимен до самозабвения. Можно привести еще одно свидетельство героического эпоса, но у нас есть нечто лучшее - исторический документ, очерк жизни графа Гинского и сеньора Ардрского Бодуэна II, написанный священником Андре Ламбером. Этот граф правил с 1165 по 1205 гг. и в высшей степени обладал первейшим из феодальных достоинств - щедростью. Ему нравилось с пышностью принимать важных особ, проезжавших через его край - графов, герцогов, рыцарей, бюргеров, архиепископов, епископов, архидьяконов, аббатов, настоятелей, прево, деканов, священников, каноников и самых разных клириков. Каждый прием сопровождался роскошными пиршествами. Ардрский священник, составивший этот перечень, воспользовался случаем восславить своего хозяина, рассказав нам в деталях о торжественном приеме, устроенном графом архиепископу Реймсскому Гийому Шампанскому, дяде Филиппа Августа, когда тот в 1176 г. проезжал через Ардр, направляясь в Англию на могилу святого Томаса Бекета. Особенно чудесным был пир: сменялись бесчисленные блюда, текли рекой кипрские и греческие вина, приправленные, по обычаю времени, специями. С оттенком пренебрежения хронист замечает, что французы попросили чистой воды, чтобы немного ослабить крепость подаваемых напитков. Но граф Гинский, всегда верный своим привычкам кутилы, потихоньку отдал приказ наполнить кувшины превосходным белым осерским вином, которое клирики из свиты архиепископа приняли за воду и доверчиво выпили. Обман тут же был замечен, и архиепископ чуть было не разгневался. Он призвал графа и попросил у него кувшин воды. Бодуэн, улыбаясь, вышел якобы для того, чтобы исполнить его просьбу; но перед прислугой он вдоволь порезвился, сбросив и растоптав ногами все сосуды для воды, какие только нашел. Затем он возвратился в пиршественный зал оказать почести архиепископу и выглядел, говорит хронист, ужасно веселым, притворяясь пьяным перед молодыми людьми и гостями, которые и сами выпили сверх всякой меры. Обезоруженному такой веселостью Гийому Шампанскому пришлось примириться со всеми выходками графа.