Я разделил кофе на две части и, выпив с жадностью свою, другую отдал своему доброму солдату. Рассказываю вам этот факт, чтобы вы могли судить о моем чувстве благодарности ему, если мне лично и невозможно будет выказать этого ему самому.
На следующий день, 26 сентября, палатки были убраны и батальоны построились в обыкновенном порядке. Отдохновение и свежесть ночи умерили солнечный зной и действительно, все весело выступили в поход, покидая без сожаления это ужасное место, прозванное лагерем «Жажды».
Англичане шли впереди, и в этот день не опоздали. В 3 часа утра они построились и направились на восток. Вскоре затем они пошли по большой дороге из Севастополя в Симферополь, и мы услышали перед собою выстрелы, а вскоре я узнал, что англичане захватили часть русского обоза, отправившегося из Севастополя, и завладели несколькими повозками с провиантом.
В нашу очередь мы дошли до большой дороги, которая раздваивается на высотах у фермы, называемой Мекензи, и направились по дороге к Балаклаве, небольшому, ближайшему к Севастополю порту.
Дорога идет по довольно крутому склону в прелестной долине. Вскоре мы увидели поток воды, и, конечно, все силы русской империи не помешали бы нам достичь его, вследствие того, что жажда, возбуждаемая палящим солнцем и мельчайшей пылью, была более сильной, чем накануне! Никто не жаловался, но каждый чувствовал, что страдает! Мой славный Какино подошел ко мне, подавая манерку и сказал: «Я пил вчера вечером и сохранил часть, которую вы мне оставили».
О, славное сердце!
Вскоре мы достигли долины, а в 2 часа дивизия переходила Черную речку.
Неужели после нашего прохода, осталась еще вода в реке?
В ста метрах за рекою Черною имеется канал, приводящий воду в Севастополь. Мы перешли через него, чтоб расположить наш лагерь на холмах, господствующих над окружающими крутыми высотами.
Англичане устроились возле Балаклавы, порта, который уже наводнен английскими и французскими судами.
Турки стали немного впереди нас на нашем левом фланге.
Того же 25/13 сентября мы получили прощальный приказ маршала, который я вам переписываю буквально:
«Воины!
Провидение отказывает вашему главнокомандующему в возможности вести вас по славному пути, открывающемуся впереди. Побежденный жестокою болезнью, с которой бесполезно боролся, он взирает на это с глубоким горем, но сумеет исполнить настоятельную обязанность, вынуждаемую обстоятельствами, сдать командование армией, тяжесть чего нести ему не дозволяет навсегда расстроенное здоровье. Воины, вы пожалеете меня, так как несчастье мое велико, невознаградимо и, может быть, беспримерно».
Передаю командование генералу Канроберу».
Не могу описать глубокую печаль по прочтении этого приказа в ротах!! Впрочем, генерал Канробер внушает большое доверие, как приобретший в Африке прекрасную репутацию храбреца, но всё-таки не он выиграл Альминское сражение, и не его мы приветствовали после победы!!!
Бедный маршал!.. О! да, мы сожалеем о нём!!! Мы его оплакиваем!!! Здоровье его уже было сильно расстроено, когда он принял командование армией, но он обладал такой энергией, что скрывал свои страдания и никто не догадывался об этом.
В день перехода через Качу, который произошел по единственному мосту 23-го числа, он не сходил с лошади до тех пор, пока последний солдат не перешел мост… оказалось теперь, что ему хотелось еще раз видеть всю свою армию, чтоб сказать ей свое последнее прости!
Не зависело ли это от пребывания его в бездействии в продолжении многих часов в болотистой местности, где болезнь его усилилась и разрешилась приступом холеры?..
27/15 после утреннего завтрака 3-я дивизия оставила лагерь на Черной, чтоб приблизиться к Балаклаве, занятой англичанами. Возле нас находится деревня Кадыкиой, которую поставленные на время часовые охраняли от мародеров. Вокруг нас сады и виноградники, плоды которых очень вкусны.
На следующий день интендантство, выгрузившее жизненные припасы наших транспортов, подмоченные в Балаклаве, возобновило запасы в ранцах и в первый раз со времени нашего отбытия из Ольдфорда, роздало свежее мясо из стада в 60–80 быков, которым мы завладели по прибытии в долину реки Черной, так как русские не успели загнать его в Севастополь.