Я оставил начальника немного озадаченный и отправился к английскому генералу, которого нашел прекрасно устроившимся в бараке. Спустя полчаса, я возвратился к генералу де Фальи и с довольным видом доложил ему, что местность будет освобождена к часу пополудни.
Генерал ушел, сказав мне, что приглашен на завтрак и что сожалеет, что не может привести и меня с собою.
Было около 11 часов, и я направился к лагерю зуавов, с надеждой найти у одной из маркитанток кусок хлеба и еще что-нибудь.
«А, милейший капитан, у вас чутье. — Оборачиваюсь и вижу полковника Клерка, который прибавил протягивая мне руку. — Надеюсь вы будете завтракать со мною».
Я последовал за ним в большую французскую палатку, где встретил генерала де Фальи… Прелестно убранный стол… 14 приборов… роскошный завтрак!.. (до сих пор у меня текут слюни!)
Полковник Клерк получил от Шеве, вполне приготовленный завтрак, каждое блюдо в ящике из белой жести хорошо запаянной, и достаточно было их разогреть, опустив в кипяток; только одна индейка с трюфелями потребовала особого поджаривания её в лагерной кухне. Вина бордоские, бургонские и шампанские, даже тарелки, блюда, стаканы, всё было заделано в одном ящике и пришло прямо из Парижа… Этот княжеский подарок был сделан полковнику зуавов одним из его друзей.
В половине второго генерал де Фальи и я сели на лошадей и отправились встречать бригаду и устраивать ее на местности английского лагеря, очищенной не более, как четверть часа тому назад. Этот лагерь поставлен на плоскогорья, где происходило Инкерманское сражение, в 500 метрах впереди местности у Мельницы и в 100 метрах от почти отвесных вершим гор, господствующих над долиной реки Черной. Местность сухая, каменистая, с легким склоном, но без воды. Это рай в сравнении с местом, которое мы покинули, зато оно более удалено от Камышей, и сюда труднее будет доставлять запасы, а потому можно бояться, что раздача хлеба и мяса будет происходить еще реже прежнего. Как бы то ни было, все довольны, и так как не холодно и нет дождя, все веселы и ставят палатки с песнями.
Сзади, в нескольких сотнях метров, на нашем левом фланге английский лагерь, на правом на параллельной линии с вершинами 97-й пехотный полк, правее его и на той же линии дивизия Дюлака и наконец 2-я бригада (де Моне) за 97-м полком.
С высоты вершин перед нами открывается русская батарея, устроенная на высотах, господствующих над правым берегом Черной. Эта батарея послала много залпов в солдат, которых любопытство вызвало на возвышенные пункты перед нашим лагерем, и из всего одно лишь ядро могло достигнуть высот и докатиться до наших палаток. Но это плохо, необходимо солдату, чтоб хорошо отдохнуть, не быть обеспокоенным и не бояться никакого снаряда. Генерал отдал приказание сделать бруствер между вершинами горы и лагерем, чтоб последний был закрыт от этих случайных выстрелов, а старые служаки по этому поводу окрестили эту русскую батарею названием «Пустышка» (Gringalet).
С высшей точки местности, нами занимаемой, виден русский лагерь к северо-востоку от Балаклавы. Это корпус генерала Липранди, который прибыл 4–5 дней тому назад, для вступления в прежние позиции, которые оставил во время глубокой зимы. Ему приписывают некоторые недоброжелательные намерения против Балаклавы.