У моста Золотого Рога, с которого вид действительно великолепен, я был осажден молодым греком 18–20 лет, весьма прилично одетым, в феске, в тонких сапогах, который на хорошем французском языке, испросил позволение сопровождать меня, предлагая себя в чичероне.
«Я учился в коллегии в Пере, — сказал он, — и ознакомился с французским языком, а потому желаю усовершенствоваться в нём, пользуясь беседой с настоящим французом; с этой целью я позволяю себе просить дозволения сопровождать вас».
Я был очень доволен этой случайной встречей и мы вместе отправились по мосту далее.
Спустя немного пришли в еврейский квартал довольно бедного вида и у порога домов заметили очень красивых евреек, с тюрбанками на голове по старинной моде их предков, что очень оригинально, и я сохраню об этом приятное воспоминание.
Через четверть часа, мой провожатый и я сделались лучшими друзьями в мире и он рассказал, что отец его был адвокатом в Пере, что у него две сестры 19 и 20 лет, из которых старшая должна выйти замуж и что он предполагает подобно отцу, быть адвокатом. Затем предложив представить меня своей семье, он пригласил туда меня вечером, чтоб послушать музыку. Обязанный в тот же вечер возвратиться в лагерь, я высказал сожаление о невозможности воспользоваться его любезным приглашением сейчас, но обещал прийти днем.
Покидая еврейский квартал, мы прошли в часть города, где обыкновенно живут иностранцы всех государств. Мой провожатый предложил повести меня к одной пожилой даме, живущей в прелестной квартире с двумя дочерьми и к которым он должен был сделать визит. «Одна из дочерей 13-ти лет, а другая 11-ти», сказал он, но это черкешенки, которые выходят замуж и делаются матерями в 9 лет и во всякое время им можно дать вдвое более лет против действительности. Они не стягиваются корсетами, как европейские женщины, не носят также открытых платьев, обнажающих грудь, как турчанки, но надевают род шелкового совершенно закрытого корсажа и, не считая непристойным показывать лице, не закрывают его вуалью. Исповедуя христианскую религию, они имеют лишь самое слабое понятие о догматах её. Так например, они воспитываются в убеждении, что созданы для того, чтобы быть рабынями мужчин.
Все эти подробности заинтересовали меня, и я согласился пойти туда вместе с ним.
Мы вошли в прекрасный старый каменный дом, с большим крыльцом и широкой лестницей с балюстрадой, весьма благообразного вида. В первом этаже мой проводник, не постучавшись, отворил обе половинки дверей и без всякой церемонии мы вошли в большой зал о трех окнах, прекрасного стиля, с шелковыми обоями, позолоченною мебелью, диванами и креслами, покрытыми коврами и зеркалами между окон, — но всё это было старо, бедно и завядшего вида… хотя опрятно и заботливо содержано.
Неужели в этом состоит восточная роскошь?.
Вскоре затем я очутился в сообществе двух прелестнейших девиц, блистающих свежестью и совершеннейшей грацией. Судя по их уверенности в себе и физическому развитию, им можно было дать на вид 18–20 лет. Но лицо матери их, которой не более 30 лет, уже покрыто морщинами, а волоса начали седеть.
Так как эта семья не понимала ни слова по-французски, а мое любопытство было удовлетворено, то визит не был продолжителен, и я скоро удалился.
Затем мой проводник направил нашу прогулку к европейскому кварталу Пера.
Мы встретили в одной кофейне, обыкновенно посещаемой турками, многих офицеров моего полка и между ними товарища моего, капитана Трусень, который вышел мне на встречу и представил меня своему брату, уже три года живущему в Пере, где он состоит представителем одного процветавшего здесь французского коммерческого дома.
Теперь мой грек мне был бесполезен и, вежливо поблагодарив за его обязательность, я откланялся ему, но он не ушел, желая по словам своим, быть всегда в моем распоряжении.
Так как решимость его в нежелании меня оставить делалась надоедливой, то я обратился за советом к брату моего товарища, который сказал: «Дайте ему монету в 20 су, и он уйдет удовлетворенный». Как! сыну адвоката, юноше который приглашал меня пронести вечер в его семье? Возможно ли это? — «Он не обманул вас, я знаю, его отца, как одного из выдающихся адвокатов Перы; одна из его сестер имеет очень хороший голос, и вечера, проводимые в этом доме, не лишены прелести, но при уходе гостей, у двери ставят блюдо и каждый должен класть свою жертву. Молодой человек со своей стороны ищет возможности воспользоваться платой, представляясь иностранцам как переводчик, так как говорит на шести языках, подобно большинству всех этих маленьких греков, копошащихся в портах. Он же лучше других говорит, так как хорошо учился в коллегии в Пере».