Генерал де Фальи принял командование дивизией.
Из всех высших чинов бригады остался еще на ногах только полковник Джакоби.
Положение делалось невыносимым и все усилия оказались бесполезными, но Джакоби всё-таки не хочет отступить!
Наконец генерал де Фальи послал ему приказание ретироваться.
Тогда он распорядился собрать принесенные 97 полком штурмовые лестницы и, положив их на землю, употребил для переноски очень большого количества раненых; каждая группа из двух или трех солдат, отступая, несла товарища, и только когда все эти люди постепенно исполнили свои обязанности, полковой командир ушел с места боя, с грустью оставив несколько раненых, за недостатком носильщиков.
В 8 часов утра генерал де Фальи спустился с нами в лощину, и в 10 часов мы возвратились в лагеря.
58
Лагерь у Мельницы 22/10 июня 1855 г.
Продолжаю свое письмо от 20/8 числа, прерванное двадцатичасовым пребыванием в Волынском редуте.
Англичане мужественно атаковали 3-й бастион в час, указанный сигналами ракет со звездами.
Они также нашли могущественно организованную защиту и после геройских усилий, должны были отступить за свои траншеи.
Дивизия Отемара, более счастливая, завладела Корниловским бастионом, составляющим продолжение Малахова кургана и, не останавливаясь ни перед картечью, ни перед сильным, почти в упор ружейным огнем, проникла в предместье Корабельную.
5-ый батальон егерей и 1-й батальон 19-го пехотного полка этой дивизии, не желая уступить взятое, несмотря на то, что неприятель устремил на этот пункт все свои резервы, — дрались с храбростью, удивлявшею их соперников. Наконец, подавленные числом, они вынуждены были возвратиться на свои позиции.
На 19/7 число условлено было между двумя главнокомандующими прекращение неприятельских действий, чтоб похоронить жертвы вчерашнего дня.
В полдень белые флаги были подняты на Малаховом кургане и Камчатском люнете; я присутствовал при встрече парламентеров.
Были установлены такие же подробности, как и во время перемирия 9-го июня, лишь с тем отличием, что, в целях устранения любопытства, русские поставили цепь часовых перед своими укреплениями, обозначив таким способом черту, которую не дозволяется переходить. Так как все наши убитые находились за этой цепью, то русские солдаты поднимали и приносили их к нашему местонахождению, для того, чтоб мы могли отдать последний долг чести своим, павшим в бою и приступить к их погребению.
Отношения между французскими и русскими офицерами и солдатами двух наций были также сердечны, как и 9 июня, Всякий поздравлял своего противника с храбростью, выказанною накануне в битве.
Заметно, что русские офицеры были очень довольны и гордились своим успехом, что, впрочем, было вполне естественно.
Полковник русского генерального штаба сказал мне, что один из наших капралов, принадлежащих к главному штабу армии, дезертировал 17-го вечером и доставил неприятелю подробный план предполагаемого на следующий день штурма; русские же знали в подробности позиции и силы всех наших батальонов.
«Таким образом, — продолжал русский полковник, — имея сведения, что такой-то батальон такого то полка занимал известную позицию, такой-то стоял в резерве, в таком-то пункте, мы сейчас же заняли свои оборонительные места. Нас только удивило, что генерал Майран начал наступление ранее сигнала, так как и мы наблюдали за редутом Виктории».
Я позволил себе спросить у полковника, что сделали с этим негодяем, беглым капралом, бывшим может быть единственной причиной гибели стольких храбрых людей?
«Мы с ними поступили также, как и с другими дезертирами, — отвечал он мне: — он будет препровожден туда, где власть решила поселить его; хотим, чтоб нашим солдатам было известно, что если перебежчик и окажет даже услугу, то и при этом он не имеет права на какое-либо вознаграждение».
Во время настоящего перемирия, мы узнали, что потери русских убитыми и ранеными восходят до 5 тысяч человек, несмотря на то, что большинству сражающихся служил защитой бруствер.
Наши потери гораздо менее значительны, но между убитыми находятся начальники дивизий — Брюне и Майран.[2]
Англичане также испытали значительные потери и между ними генерала Кампбеля.
Один из русских офицеров рассказывал мне, что паровой фрегат, посылавший нам залпами картечь, мог бы еще более нанести вреда, если бы при третьем выстреле орудий, которыми мы завладели в «Батарее 2 мая», не была пробита гранатой подводная часть этого судна, которое едва успело выйти из боя, чтоб исправить свою аварию.
2