Что касается русской армии, она считает свою потерю более, чем в 8 тысяч человек, что весьма вероятно, так как мы зарыли убитых 3500 человек и подобрали в свои лазареты более 1500 раненых.
Полагаю, что это предпоследний кровавый акт наших действий в Крыму, последний же будет — взятие Севастополя.
65
Лазарет 2-й дивизии 2 сентября/21 августа 1855 года.
…Ваш сын исполнил свой долг, подобно тем доблестным воинам, посреди которых находился, но он не заслужил такой же, как они награды!..
Да! в эти трудные минуты, когда жизнь является игрушкой, простой солдат, исполняющий добросовестно свои обязанности, действительно заслуживает удивления!.. Он не имеет образования офицера, не по охоте избрал свою карьеру, оставил плачущую семью, повинуясь закону, и его не поддерживает надежда получения наград. Если его убьют, об этом никто не узнает, если же он будет ранен, то возвратится калекой в свою деревню, часто неспособный поддержать своего существования. У него только и есть, что собственное достоинство и любовь к Отечеству, поддерживающие в борьбе против самосохранения. Единственная награда, которую он более всего желает, услышать от своих товарищей по возвращении в палатку «вот славный малый» т. е. мужественный, сердечный человек, герой.
Вы спрашиваете не надеюсь ли я на скорое получение отличия, о котором вы мечтаете? Не беспокойтесь, оно придет в свое время и может быть даже скоро. А так как теперь вы должны быть совершенно спокойны насчет моих ран, то могу вам точно сообщить по какому несчастному случаю, я не получил ордена.
Прибыв на перевязочный пункт после сражения 16/4-го, я сейчас же просил доктора сказать мне самым откровенным образом, что он думает о моем положении, умоляя не скрывать от меня истины, так как мне необходимо было принять некоторые решения.
«Никто не может определить последствий огнестрельной раны, — сообщил он мне, — но благоразумнее не терять времени».
Для меня этого было довольно.
Спустя несколько часов, двести раненых были помещены на мулов, по двое в корзины и при палящем зное отправлены в лазарет главной квартиры.
Перед прибытием на плоскую возвышенность подпруга моего мула лопнула и проводник должен был остановиться чтоб исправить это неудобство.
Затем только через полчаса обоз был в состоянии продолжать свой дальнейший путь, вследствие чего, вместо отвоза меня в лазарет главной квартиры, проводник нашел более удобным для себя доставить меня в ближайший лазарет 2-ой дивизии, где мне могли отыскать место, только около 9 часов вечера.
И какое место!.. Постель шириною в один метр уже занятую капитаном егерей, который в агонии и припадке бреда, принимая меня за неприятеля, стал наносить мне удары кулаками и пинками ног, требуя палки чтоб меня прикончить. Ввиду этого лазаретный служитель столкнул его с кровати в проход, где несчастный вскоре и скончался.
Полковник, уведомленный старшим полковым врачом о серьезности моей раны, послал после полудня забрать обо мне справки на перевязочном пункте, но доктор сообщил что отослал меня в лазарет главной квартиры и что очень боится доеду ли я живым.
На следующий день 17-го, старший капитан отправился в этот лазарет, чтоб записать имена раненых, и не найдя меня там, узнал от одного из начальников, что накануне принесли какого то капитана, умершего дорогой в корзине.
Основываясь на этом, посланный капитан по возвращении в лагерь, объявил о моей смерти, и я был записан в корпусном списке: «умер на поле чести!»
Не судите о легкомыслии старшего капитана. Это не одна мнимая смерть, которую он вписал в списки. Таких случаев было может быть 200 или 300. Поверка была почти невозможна, за неимением времени, а потому по необходимости являлись ошибки.
Спустя три дня 20/8 мой вестовой, не желая меня оставить отправился в лагеря, чтоб принести оттуда некоторые необходимые предметы. Разъяснения его там на мой счет вновь воскресили меня, заставив исключить мое имя из корпусных скорбных списков.
Как только полковник узнал об этом, он сел верхом и отправился навестить меня в лазарете.
«Мой храбрый капитан, — сказал он, выразительно пожимая мою руку, — я очень счастлив видя вас, но огорчен случившимся. Мы считали вас умершим, а потому я вас и не представлял к кресту».
И он подробно рассказал о моей мнимой смерти.
Мой славный полковник был так взволнован, что мне еще пришлось его утешать, переменившись таким образом с ним ролями.