Все трое сторожили уже больше получаса. Оба француза окоченели и были готовы отказаться от этой затеи. Эскимос же спокойно сидел, будто не ощущая мороза, и выразительно смотрел на капитана. Его раскосые глаза хищно сверкали в предвкушении добычи.
Тюлень все не показывался. Тогда Угиук стал тихонько напевать какую-то заунывную песню на своем языке.
Многие путешественники, даже такие известные, как лейтенант Тайсон с корабля «Поларис», утверждали, что тюлени очень чувствительны к музыкальным звукам. Видимо, на это и рассчитывал гренландец.
Не прошло и пяти минут, как раздался тихий всплеск воды, который смог уловить своим чутким ухом только Угиук.
Он сделал знак капитану молчать и не двигаться, занес над дырой свою палку, как гладиатор копье.
Угиук продолжал петь, все быстрее, быстрее, потом вдруг умолк. Из ямы донеслось фырканье. Тогда Большой Тюлень с силой погрузил палку в яму на три четверти и крикнул:
— Ко мне! Скорее! Я поймал зверя!
Обрадованные такой удачей, совершенно замерзшие, капитан и матрос ухватились за рукоятку палки. На ее металлическом острие трепыхался тюлень, еще скрытый водой.
Острие так глубоко вошло в зверя, что сорваться с него он не мог. Однако удержать его, даже втроем, было нелегко.
Около четверти часа длилась борьба, тюлень не сдавался, но в конце концов общими усилиями его все-таки удалось вытащить. Это был крупный усатый экземпляр.
Он бился на льду в предсмертных конвульсиях и жалобно мычал, все еще стараясь высвободиться. Но острие палки вонзилось ему глубоко в горло.
Услышав радостный крик Угиука, из лагеря прибежали матросы и, очень довольные такой удачей, потащили добычу к лагерю, подцепив тушу крючьями.
Но больше всех радовались доктор и Угиук. Ученый и дикарь — оба знали по опыту, что поимка тюленя может оказаться спасительной для больных цингой.
У эскимоса был отличный желудок, но это не мешало ему обладать к тому же добрым сердцем. Обычно он старался первым насосаться крови убитого животного, но на этот раз Большой Тюлень объяснил как мог, что уступает это «лакомство» Фрицу и Нику, знаками показал им, что надо припасть ртами к вскрытой аорте зверя, из которой текла теплая алая кровь, и сказал:
— Быстрее, а то зверь сдохнет!
Фриц попытался было последовать совету Угиука, но почти тотчас же с отвращением отвернулся, жалобно простонав:
— Я не могу… пить кровь! Все нутро протестует…
— Пей скорее!.. Это твое здоровье!.. Твоя жизнь!
— Не могу!.. Лучше умереть!..
— Ник! Попробуй ты!
Фламандец был менее разборчивый, а может быть, менее чувствительный.
— Мне все равно! Я буду пить! — сказал он глухим голосом. — Проглочу хоть толченое стекло, только бы выздороветь!
И Ник, обеими руками ухватившись за тюленя, стал сосать кровь, как младенец грудное молоко.
— Почему я не могу? — едва слышно произнес Фриц и впал в забытье.
Товарищи с болью и страхом смотрели на эльзасца, еще недавно такого крепкого и энергичного.
К вечеру Нику стало гораздо лучше, чего нельзя было сказать о Фрице. Состояние его все ухудшалось.
В довершение всех несчастий признаки цинги появились еще у двоих: у Гиньяра и лейтенанта Вассера.
Они мужественно сопротивлялись болезни, пока все тело не покрылось красными пятнами.
Непосильный труд и постоянное напряжение не проходят бесследно.
Теперь в экспедиции было трое больных и один умирающий. Дни Фрица были сочтены. Те же, кто страдал офтальмией, понемногу выздоравливали.
Капитан видел, как тяжело приходилось людям, и решил сделать остановку.
Вряд ли вокруг полюса они найдут свободную воду, но в иные годы даже зимой появляются полыньи, и по ним можно подплыть близко к полюсу, о чем свидетельствовали многие арктические экспедиции.
Не исключено, что у полюса лед не образует сплошного покрова, что там есть пространства свободной воды и что под действием морских течений льды, окружающие полюс, перемещаются и заполняют эти пространства, одновременно открывая новые.
До сих пор льды расступались перед отважными французами, но не встанут ли они в конце пути неприступной стеной вокруг полюса?!
Прежде чем решить, как действовать дальше, необходимо было срочно разведать местность и определить состояние льда на пути к полюсу, от которого их отделяли всего пятьдесят лье!
Пятьдесят лье! По хорошей дороге их можно пройти за пять дней и за пять дней вернуться обратно.
Но пробираться через нагромождение льдов — не безумие ли это?
Лейтенант Маркем потратил целый месяц, чтобы пройти в подобных условиях восемьдесят пять километров. А когда вернулся, застал в живых только половину экипажа, остальные, даже самые здоровые, заболели цингой.