После Революции 1848 года для иностранцев были введены новые ограничения: иностранцу предписывалось в трехдневный срок получить у префекта вид на жительство, а Министерству внутренних дел и префектам пограничных департаментов давалось право на высылку неугодных иностранцев.
В каждой из европейских стран в первой половине XIX века существовали особые правила для въезда иностранцев. Рассказывать здесь о них во всех подробностях нет возможности, скажу лишь, что, например, в Пруссии в 1817 году был принят закон, по которому в страну было гораздо легче въехать, чем из нее выехать: паспорт для въезда мог выдать едва ли не любой чиновник, включая даже иностранных должностных лиц местного уровня, зато право выдавать паспорта для выезда имели только высокопоставленные прусские чиновники. А в Англии по закону 1826 года иностранцы при въезде обязаны были сдавать свои паспорта таможенникам, а те пересылали их в особую контору под названием Alien office, после чего иностранец должен был в течение недели сообщить этой же конторе свой адрес; тогда ему выдавали аттестат с указанием этого адреса, и раз в полгода аттестат следовало обновлять; при выезде же иностранец получал паспорт в том порту, откуда собирался отплыть. Этот закон был отменен в 1836 году: теперь от иностранцев требовали только объявить на границе при въезде, что они подданные другого государства, и зарегистрировать свой паспорт на таможне.
Посольство Франции в Санкт-Петербурге – защитник французских подданных в России
Француз, прибывший в Россию, был также обязан получить от своих соотечественников-дипломатов (посла или консула) документ об «имматрикуляции», то есть внесении в список (матрикул). Делалось это для того, чтобы посольство знало о приезде французского подданного и могло его защитить в случае каких-либо неприятностей. Для французских дипломатов отсутствие у их «клиентов» французских паспортов было крайне неудобно, потому что они не могли проконтролировать точность данных, которые приезжие французы сообщали о самих себе, и, еще того хуже, рисковали столкнуться с такими обманщиками, которые уже давно вступили в русское подданство, но выдают себя за подданных Франции, чтобы продолжать пользоваться покровительством посольства. Случались и противоположные казусы: например, если французский паспорт, отданный приезжим иностранцем русским властям, терялся, то такой приезжий лишался возможности доказать свое истинное подданство. Такая беда приключилась осенью 1830 года с неким «строителем шоссе Эммануэлем Лагранжем». Он прибыл на корабле из Любека в Ригу, с тем чтобы дальше следовать в Вильну (он провожал туда сестру, нанятую учительницей в дом генеральши Кайсаровой); свой французский паспорт с русской визой он в Риге обменял, как положено, на российский документ. Французский же паспорт был переслан следом за своим владельцем в Ригу, но по дороге «утратился». Между тем Лагранж, как излагал 9 июня 1831 года вице-канцлер Нессельроде в письме Бенкендорфу, «хотя и просил о возвращении ему первого паспорта его, но не получив оного, принужден был по случаю возникших в Виленской губернии смятений удалиться в Тильзит. Оттоле он возвратился в Россию, но уже с паспортом прусского начальства, что и было поводом к признанию его в Риге за прусского подданного». В результате оказалось, что французскому подданному отказывают в признании его таковым. Подобная несправедливость встревожила французского посла в России герцога де Мортемара, и он, по словам Нессельроде, попросил, «чтобы сия ошибка была исправлена, прилагая в доказательство происхождения Лагранжа копию с свидетельства о рождении его», которую Нессельроде «препроводил» к Бенкендорфу. К этой просьбе Мортемар «присовокупил замечание, что при снабжении французских подданных, приезжающих в Россию, установленными видами от наших начальств для жительства в России, полезно бы было оставлять при них и те паспорты, с коими они приехали сюда из Франции» – это помогло бы избежать недоразумений и обманов, а при потере одного из паспортов француз все-таки не оставался бы совсем без документов.