И все-таки отношение к нам неоднозначно, оно колеблется в очень широком диапазоне — от горячей искренней дружбы до непримиримой, злобной вражды. Дело здесь вовсе не в исторических традициях — ведь речь идет не о «вечной», а о Советском Союзе. У французов есть типичная склонность придавать своим национальным проблемам некое международное измерение, а события в мире или в отдельных странах «примерять» к французским реальностям. Пытаясь объяснить симпатии, вызванные в левом движении Франции Великой Октябрьской социалистической революцией, швейцарец Г. Люти отмечал: «Франция всегда видела и понимала внешний мир лишь как продолжение ее самой… Для французских левых Советский Союз не чужая страна. Кремль в их глазах возвышается на площади Ратуши в Париже, где были провозглашены все республики и Коммуна. Для них большевистская революция — лишь завершение славной Французской революции, а расхождения между этими революциями — дело семейное, того же порядка, что между жирондистами и монтаньярами, сторонниками Дантона и Робеспьера, коммунарами и версальцами». В свою очередь все те, кто чувствует себя духовными наследниками роялистов, переносят свою ненависть из прошлого в настоящее. Для них антисоветизм вне Франции — синоним антикоммунизма внутри нее. Можно сейчас столкнуться с патологическим антисоветизмом и в «левом» лагере, особенно среди тех, кто изменил своим прежним убеждениям, «вывернул пиджак наизнанку», как говорят французы.
А как воспринимает француз народы «третьего мира», прежде всего те, на которые еще отбрасывает тень былое колониальное величие Франции? Любое событие в этих странах бередит плохо затянувшиеся раны времен индокитайской и алжирской войн, когда политическая борьба в метрополии вокруг судеб империи грозила вылиться в гражданскую войну между самими французами. Француз, в зависимости от своей социальной принадлежности и политических симпатий, либо обижен на «неблагодарных» арабов и африканцев за то, что они не оценили «благодеяний» бывшей метрополии, не прочь позлорадствовать по поводу их трудностей, либо наоборот, испытывает определенную неловкость, чувство вины за пережитую ими нещадную эксплуатацию, за кровь колониальных авантюр. К сожалению, речь идет не только о далеком прошлом. Недавно накалилась обстановка в небольшой заморской территории Франции на Тихом океане — Новой Каледонии, где вспыхнул конфликт между коренным населением — канаками и европейцами — кальдошами, и на стенах Парижа вновь, как много лет назад, появились намалеванные жирной краской лозунги: «Новая Каледония — французская!». Опять то тут, то там замелькал «кельтский крест» в круге — эмблема неофашистов. Конечно, события в Новой Каледонии гораздо менее масштабны и драматичны, чем в свое время в Алжире.
Склонность иного обывателя видеть в иностранцах «козлов отпущения», винить их во всех своих неприятностях особенно опасна, когда объектом неприязни оказываются люди, живущие не за тридевять земель, а тут же, рядом, в самой Франции, и отличаются они внешним видом, цветом кожи, языком или произношением, бытом и нравами, религией — в этом, если хотите, истоки болезненной проблемы Франции — расизма…
В Западной Европе трудно найти этнически менее однородную нацию, чем французы, предками которых были не только кельты, но и дальние предшественники галльских племен — лигуры, аквитаны, иберы (от которых пошли современные баски), греки и римляне, германцы — вестготы, бургунды, аламаны. франки, давшие название стране норманны и многие другие. И в более близкие к нам времена во Францию не прекращается приток выходцев из других стран — как соседних, так и более отдаленных. В парижском культурном центре имени Жоржа Помпиду как-то была устроена выставка, на одном из стендов которой я обнаружил интереснейшую статистику. Оказывается, в 1850–1975 годах во Францию въехали на постоянное жительство около 50 миллионов человек — немногим меньше, чем проживает там сейчас французов. Каждый четвертый француз может отыскать в одной из ветвей своего генеалогического древа итальянца, испанца, немца, поляка… Талантливый комический актер и клоун итальянского происхождения Колюш (Колуччи) как-то заметил: «Француз — это иностранец, который не любит иностранцев».