Во сне темно, но темнота летняя, не кромешная, не пугающая, глаза к ней медленно привыкают. Тишина. Ждешь кошмара. Ждешь монстров. Ждешь, что она поднимется из гроба и погонится за тобой. Свечи горят, от них в сырую прохладу церкви проникает едкий жар, легкий ветерок колышет лепестки сорванных мальв, задевает черные тонкие волосы покойницы, но та не просыпается. Я знаю, она не мертвая, она спит, но разбудит ее - в другом сне - капля расплавленного воска, случайно упавшего со свечи на белую руку. Мне и жутковато, и любопытно - чего ждать, если девушка очнется? Станет ли она, прокусив мою шею, жадно слизывать свежую кровь и сукровицу, или попытается удушить этими белыми ручками?! А вдруг прелестная покойница решит засунуть в гроб меня?!
Я хожу вокруг гроба и думаю - небижчики не бегают, небижчики смирные.... Черт их знает, в этом сне смирные, в новом - вурдалаки! Вспоминаю, что вурдалаков на самом деле нет, это оговорка Пушкина, прочитавшего сербское "волкодлак" - волк-оборотень. Зачем меня сюда поставили? Почему нельзя уйти? Больше всего пугает то, что свеча может догореть и тогда капельки обжигающего воска упадут на ее руки.
В церковь залетает старый общипанный пугач, садится на край гроба и нагло смотрит своими расширенными глазами. Девушка радостно приподымается, смотрит на пугача и говорит голосом бывшей графини Батори:
- Прилетел, пугаченьку? А что стало с твоими крылышками?
- Волки общипали. И от чупакабры досталось - буркнул пугач. - Вставай, нечего залеживаться.
На этой фразе я проснулась. На потолке горел люминесцентный плафон, электричка к склепам еще не приехала. Никто не знает, что там будет. Может, мы еще застанем Вечного Жида в кемпинге "Аустерия", пообщаемся с демоном Озриэлем, свином хрюкающим. А пока нас ждал замок графов Шенбронов под Свалявою, где был убит последний олень Франца-Фердинанда. Того самого эрцгерцога (которого тоже вскорости убили). Согласно апокрифическому преданию, сочиненному местными жителями уже много позже 1 мировой войны, незадолго до своей трагической смерти, эрцгерцог приехал в гости к Шенбронам, затеял охоту на оленей, которых осталось настолько мало, что для VIP выпускали не диких, а прирученных подранков. Бедные олени до того привыкли к человеку, что прямо выходили к охотнику, поэтому их выпускали подальше, давали побегать, имитируя погоню. Наверное, эта жестокая игра аристократов и породила романтичное предание об убийстве самки оленя, оказавшей заколдованной девушкой, дочерью мельника или лесника.
.... Молодая оленуха стремглав мчалась куда глаза глядят. Ей хотелось убежать как можно дальше от противного запаха, унюханного на наросте старого, расколотого молнией, граба. Когда оленуха была человеком, точно так пахла ненавидящая ее мать, и даже сейчас, в прекрасном оленьем обличье, она безумно, до дрожи беленького куцего хвостика, боялась всего, что напоминало ее. Забытая кем-то на суку у родника панамка из рисовой соломки, украшенная тонкой бежевой лентою, или разбитый, с перевязанными проволокой спицами, немецкий велосипед, прислоненный к перилам мостика. Или даже брошенная кем-то впопыхах на столике у загородного шале обертка от сливочной помадки - все пахло ей, жестокосердной матерью, все угрожало бедной оленухе. Если она узнает меня, то непременно убьет - думала она, нервно поводя изящными маленькими ушками. Такие же маленькие изящные ушки росли у нее тогда. Как же сильно ненавидела мать эти аккуратные ушки! Она запрещала ей сережки, запрещала прокалывать. Дергала и говорила: точечный массаж козелка способствует улучшению работы мозга, а у тебя настолько неправильные уши, что я затрудняюсь даже отыскать козелок.
Копытца отражались в лужице. Оленуха остановилась и замерла, прислушиваясь и принюхиваясь. Нет, на сей раз она не оставила за собой никакого следа, а значит, есть шанс, что беглянку не выследят. Хотя уже прошло с тех пор, как она из девушки превратилась в оленуху и поселилась в Шенброновских угодьях, на пути между Свалявой и Мункачем, бедняжка не привыкла к свободе и все думала, не настигнет ли ее кара.
Страшный, щекотавший печень, голос той, жуткой, демонической женщины, часто слышался ей в рокоте водопадов или в голосах отдыхающих, игравших в гольф или собиравших грибы и чернику на невысоких горах. В такие мгновения оленуха сжималась и зарывалась в землю, яростно вырывая себе подобие временной могилы.
- Зачем ты роешь? - удивился однажды старый барсук, - разве где-то неподалеку волки носятся? Я их не чую.
- Я почуяла запах женщины, которая мечтала меня погубить - ответила оленуха, разбрасывая комья черной земли с прелыми листьями. Зароюсь от нее.
- Но тут никого нет - сказал барсук, недоверчиво качая головой. - Это тебе кажется, дурочка! Может, ты больна?
- Она больна, а не я. Она ненавидит меня. Ой, страшно!
Барсук ушел, ничего больше не проронив. А оленуха до ночи просидела в земле и только в темноте осмелилась вылезти. Теперь она наловчилась спасаться бегством. Тонкие сильные ноги уносили безрогую красавицу вдаль, туда, где пахло луковицами нарциссов, шафраном и можжевеловыми ягодами, а на лугу паслись стада кудрявых белых овец. Иногда оленуха перемахивала за низкую изгородь и прижималась к теплу овечьих боков, словно ища сострадания и жалости. Овцы чуяли ее чужой запах, но не прогоняли, лишь тихонько блея. Погревшись, она уходила столь же незаметно, как и появлялась. Овчары не гнали оленуху - в селах изредка приручали оленят, но, подрастая, многие уходили на волю, лишь в голодную пору пытаясь подкормиться у людей. Думали, наверное, что она одна из таких, полудиких, полу-ручных, пришла навестить места своего беззаботного детства. Но, на всякий случай, оленуха пригибалась, чтобы не выделяться среди низеньких овец, и поджимала свой хвостик.
- Если она меня найдет, то по хвостику. Хвостик надо прятать, а еще лучше - отрубить.
Несколько раз оленуха доверчиво тянулась к мальчишкам, пытаясь объяснить свою просьбу жестами - она выходила из леса, пыталась просунуть хвост в щели калитки, будто бы отрубая его, но эту странную просьбу никто не понял. Если бы по лесам бродил какой-нибудь помешанный на отсечении оленьих хвостов, она с радостью подставила бы ему свой коротенький обрывок. Режь, руби, кромсай, выдергивай!
Но несчастная оленуха жестоко ошиблась. Из-за куста уже выглядывал охотник с ружьем, эрцгерцог Франц-Фердинанд, и именно он, а не та опасная женщина из иной, уже забывавшейся, жизни оленухи, выпустил в ее лоб роковые пули....