К поясу пристегнут небольшой кривой нож с костяной рукоятью. Франк ни разу его не точил, нож с трудом разрезал яблоко. Никто не мог представить, что вскоре этот подозрительный странник станет популярным у евреев проповедником, говорящим от имени умершего мессии, и создаст секту, с которой будет играть в кошки-мышки католическая церковь Кошки, кстати, будут шестипалые, с гепардинкой, а мышки - крылатые, когтистые.
Но пока - все не в его пользу: промозглая сырая ночь, предательски освещающая дорогу белая луна (в древних трактатах упоминается "левана"), сова-сплюшка, оповещавшая тьму, будто она уже спит, когда острые створки клюва сжимали пугливую полевку.
Пересечь польско-турецкую границу законно Франк не решался. В куртку зашиты бумаги, свидетельствующие, что он - турецкий гражданин, купец, приехавший с товаром. Однако никакого товара на сей раз у него не оказалось. Несколько попыток ночью пролезть через заросшую камышом реку и ольховую, мокрую, кишащую змеями, лощину, провалились.
Светало, и Франка ловили. Он исхудал, одежда изорвалась, вымокла, выгорела, никакая стирка в реке не вернет ей былых красок, сапоги прохудились, отбились щегольские медные пряжки, и только феска осталась темно-вишневой. Только через неделю какие-то крестьяне, говорящие на ломаном польском языке, согласились помочь ему. Они провели еретика буковым лесом, через папоротниковые дебри, а когда дебри кончились, сказали: все, пришли. Дорога, которую он представлял долгой и опасной, заняла минут сорок.
- Это уже Польша? - переспросил ошеломленный Франк.
- Польска, Польска - ехидно закачали головами его проводники, иди, иди.
И исчезли. Сквозь землю провалились. Только что стояли - и вдруг нет никого. Ветер пшеницу колышет, на далеком дубе кобчик сидит, клюв чистит. Увидев Франка, кобчик уселся ему на феску, таращил глупые глаза. Молоденький кобчик, неизвестно откуда прилетел.
Ночь Франк провел в чистом поле, среди чужой пшеницы.
- И что же делать? - спросил он наутро, озираясь в сторону букового леса.
У ног проскользнула медянка, слепая змейка, протыкающая человека насквозь.
- Куда она поползет, туда и я.
Медянка поползла налево, любимую еретиком сторону, и Франк поплелся за ней. В то, что медянка будто бы умеет пробивать человека насквозь, пулей, он не верил. Далее Франк скрывался в заброшенной избушке лесника и питался исключительно мясом молодых ежей (по рецепту Авиценны), Пиастры, зашитые в феску, берег - пригодятся в трудную минуту. Хорошо, хоть ежи бесплатные и хорошо прожариваются в кучке тлеющих углей. Иногда он обмазывал ежей влажной глиной, - это ему посоветовал цыгане.
Когда пустой желудок прилипал к ребрам, думал - только бы не нарваться на тех, кто его знает! Огибал тернопольскую Королёвку - да и весь
Тернопольский повет - за версту. Там жили старики, еще помнившие его родственников, хотя прошло уже больше двадцати лет, и не столь много было у Лейбовичей соседей, а знакомых - еще меньше, но осторожность не помешает. Черновцы тоже опасны - родители прожили там несколько лет, а мальчики, с которыми Якуб иногда играл у дровяного сарая, выросли и могли теперь его узнать. Неимоверно тянуло его только к королевскому крыжовнику, огромные дикие заросли этой кислой ягоды спускались за хатой вниз, к склону холма, где тек пересыхающей змейкой ручеек, и тянулись почти до самого леса. Всегда замечал, где растет крыжовник, подкарауливал птичку, неосторожно вивших гнезда в колючих ветвях, и пугал их, трепещущих, громко хлопая в ладоши. Брал пальцами остро колющие ветви, словно прикидывая, каково будет стоять на них босыми ногами. Крыжовник любит плохую, кислую землю, растет в тени, у каменных оград, на руинах и могилах, в проклятых местах и пустошах. Франк с его сектой тоже взрастали на гиблых местах, ведьминых кругах и полонинах, где совы губят перья о кривые сучья, камни и сухостой.
Он ненавидел ухоженную, возделанную почву, аккуратные монастырские сады, панские цветники и оранжереи. Изогнутые корни, дуплистые стволы больных от старости деревьев, мхи, лишайники, чертополохи, папоротники, омелы, болота с пузырьками тухлости, развалины и паутинный тлен, обглоданные турьи черепа, груды костей и осиные гнезда - лишь там было ему светло и тихо. Разрушение было домом Якуба Франка, и он ревностно служил в этом импровизированном храме всемирного неустройства. Саббатианское стремление к разладу, расколу, отмежеванию выразилось в его характере необыкновенно четко. Каббалистические трактаты этой мутной поры упоминали хаос как наилучшее условие рождение нового мироустройства. Идея красивого разрушения старого захватила всю его еретическую душу, заслонив главное - мудрецы говорили не только о разрушении, но и о созидании, обновлении, реформе. Крушить старое надо с умом, что было явно не дано ни Якубу Лейбовичу-Франку, ни его последователям.... Почему реформистское движение в иудаизме получило распространение лишь после ухода последователей Франка с исторической сцены. Поэтому "апостолами" обновленной веры стали дети и внуки разочарованных "фраников", а центры реформизма идеально совпали с главными гнездами его ереси.
Основная черта "фраников" - противоречие. Франк противоречил не только самому себе. Он не знал твердо, чего бы хотел в первую очередь: денег, славы, любви? Ему было нужно всё и сразу. Франк отличался непоследовательностью в речах и делах, что вводило в недоумение его адептов и заставляло искать новые отговорки. Да, сама саббатианская ересь не могла похвастаться четкостью построений, но "франкизм" максимально воплотил в себе всю ее абсурдную логику. Он не мог ужиться с вселившимся в него голосом Шабтая Цви. Два товарища по МДП непрестанно переругивались. Кроме всего этого, Франк видел демонов. Демоны приходили к нему разные, предлагали подчас противоположные вещи. Для современного психиатра это, конечно, весомый аргумент.
Но для человека со средневековым сознанием, коим являлся Якуб Франк, плохо было не то, что он с ними общался, а то, что спешил исполнять их вредные советы. Если на нелепый путь странствий с заходами в языческие "места силы" надоумили именно они, рогатые, то это объясняет, почему Франк не отправился сразу, кратчайшим путем, во Львов, точку притяжения, а шатался, словно приготавливаясь к чему-то, через Бессарабию в Буковину, затем в Закарпатье, Подолию и Галицию.
<В чем-то его перемещения совпадают с моей детской игрой - искать города и села с непонятными названиями в атласе, в затертом разделе "Украинская ССР и Молдавская ССР" а так же на приложениях к туристическому журналу 1970-х годов. Там были: Рудки и Мостика, Самбор и Хыров, Судовая Вишня, Берегомет и Рава Русская, Белз, Тухля, Свалява и Ужгород (последний представлялся мной исключительно ужиным). Перечисляю вперемешку, зная, конечно, что это - очень разные места разных географических областей. Тухлю (есть еще Тухолька) почерпнула не из атласа, а из воспоминаний Зощенко.>