Дружба скорпиона и гадюки, где скорпион не может не жалить, такова его работа, а гадюка обязуется шипеть и кусаться - охарактеризовал их взаимоотношения один язвительный аристократ. Остается только удивляться, почему они до сих пор не отравили друг друга? Не успели, наверное.
Обстоятельства знакомства с Дембовским благополучными не назовешь. В сложные годы, 1756-57, Франк метался, как барсук в клетке. Он суматошно ищет вход к католическому духовенству, считая, что они обязаны защитить его от преследований бывших единоверцев. Распря с евреями не унималась.
К Дембовскому пришла мерзкая бумага, обвиняющая одного из адептов Франка в колдовстве и порче панских посевов, а это уже костер. Не столь давно, в 1738-м, богатом на аутодафе, в деревне Гуменец (в Подолии) сожгли "колдуна". Никто не исключал, что это не произойдет со всем чужим евреем подозрительной наружности и не менее подозрительных занятий (так власти характеризовали сектантов). А в 1740-х осудили "ведьму" Марию Рац в Ужгороде, и пожар, перекинувшийся от ее костра на старинную церковь, едва не спаливший весь ужиный город, оставался в памяти и десятилетие спустя. Таковы реалии "просвещенной" эпохи, и Франку со сподвижниками ничего хорошего грядущий светский суд не обещал (и небесный суд тоже).
Неизвестно, как развернулась бы эта драма, может, Франк разделил бы судьбу бедной девушки из Ужгорода, если б не поспела помощь.
В лице обаятельного законника, архиепископа Николая Дембовского, жившего в городе Каменце-Подольском, выполнявшего "по совместительству" пастырский надзор за приходами Львова (это потом очень пригодиться). У него сохранились светские связи и небесполезные знакомства среди влиятельного духовенства, а кроме этого, Дембовский соглашался изгонять бесов. Разъезжая по епархии, он сталкивался с народными суевериями, с сектами, с толками, ничего не страшась.
Незадолго до того был вызван к девочке лет 9, терзаемым невиданным бесом-щекотуном, и спас ее, откопав в черных книгах, как надо обращаться к нему. Девочка оказалась сироткой, помогающей при трактире, а владели трактиром евреи из секты Франка. Оттуда Дембовский и узнал, что в недрах отвергнутого народа зреет что-то, очень близкое к признанию христианской веры, и называется эта секта "зоаристы", или "авраамиты".
Сами они неохотно рассказывают о своих верованиях, объясняя, что их лидер, некий Лейбович по кличке Франк или Френк, свою книгу еще пишет, а как напишет, тогда и узнает мир о новой вере, равной которой еще не существовало. Архиепископ тот час же решился пригласить еретика на доверительную беседу, дабы выяснить, можно извлечь из его секты выгоду для церкви. И эта встреча состоялась очень скоро.
..... День был солнечный, в окно особняка били красные листья не облетевших кленов, а от золота липовой аллеи горело зеркало, висящее напротив окна и все в нем отражавшее по второму кругу. Якуба встретил сам архиепископ, по-домашнему, без церемоний. Разговор касался Талмуда и Каббалы. Давняя ненависть еретика к Талмуду оказалась истолкована Дембовским как отрицанием Ветхого Завета, а желание дать евреям новый Завет - признанием христианского Нового Завета. В конце беседы Дембовский, долго вглядывающийся в желтоватое от переизбытка желчи лицо ересиарха, вдруг вздрогнул плечом, словно отмахиваясь от неприятного воспоминания, и вскрикнул:
- Погодите, да ведь мы уже знакомы! Помните, года два тому назад, в селенье под Старым Самбором?
- Да-с, припоминаю, шепеляво - буркнул Франк. - Вы проезжали по дороге и остановились, заслышав вопли старосты. А я стоял, привязанный к столбу ремнем через живот, с кляпом во рту, с тщательно скрученными руками и ногами, беспомощный, за минуты до смерти... Благодарю Бога, что нашелся смелый человек, утихомирил толпу!
Его не обрадовало, что Дембовский оказался тем самым ксендзом, видевшим его позор и оказавшим пойманному бродяге милостивое участие. Ведь его ждал терновниковый и шиповниковый огонь за то, что он - "опырь", вампир, несущий мор и голод, выматывающий из людей душу, заставляя их совершать бессмысленные поступки - например, плясать как в хорее часами на вершине холма, или бесцельно бродить по кругу, пока не упадешь замертво.
<Опырь - вампир скорее энергетический, ему важна не столько кровь, сколько власть над сознанием, полное подчинение чужой воли. Он вселяется и диктует свою волю, что сближает поверье об опырях с еврейскими представлениями о диббуке. Диббук тоже вторгается в душу и щаслоняет прежнюю личность. Люди, умиравшие от опырей, мгновенно старились, худели, превращались в бледные тени самих себя. Опырь опасен. Он существо иное, человеческое и нечеловеческое одновременно, больше чем вампир, больше, чем оборотень, пришелец неизвестно откуда, и что на него действует - непонятно>
Дембовский поинтересовался, зажила ли та ранка под коленкой, которую разъяренные крестьяне приняли за знак опыря, язву?
- Тогда случайно, в лесу, поранился о бурелом и подвязал коленку обрывком носового платка, точнее, обрывком старой нижней рубашки. Когда меня раздевали, увидели капли крови и решили, будто я прячу язву. А сколько колючих ветвей для костра они натащили! Думаю, что староста остановил мою казнь вовсе не из человеколюбия - просто он боялся ответственности за самосуд, все-таки представитель власти - пытаясь сохранять веселое спокойствие, отвечал еретик, а на сердце у него прыгали жабы, и селезенка сигнализировала, что сейчас что-нибудь произойлёт. Но хорошее или дурное - этого он предвидеть не мог....
- Самосуд не состоялся, - произнес Дембовский, стараясь быть поласковее, - я вижу, вы из нищеброда превратились сначала в контрабандиста, а затем в главу богатой секты. Конечно, вы не пророк, и уж тем более не Мессия, как уверяют некоторые, но, если это необходимо ради того, чтобы еврейский народ вслед за вами крестился, пожалуй, я не буду возражать. Хотя вам больше подходит звание тысменницкого антихриста...
- Это люди меня так называют!
- А не надо было выдумывать про себя! - наставлял его Дембовский.- Нельзя ж столько врать! То перешли пешком Карпаты за две недели, то приручили древнего ящера, то выдаете себя за племянника графа Сен-Жермена! Любопытно, а где вы родились и кто ваши родители? Только не надо про Бухарест и отца-раввина, про сефардскую фамилию, про дядю в Салониках.