14. Замарашка, дочь "опыря", богиня, куртизанка.....
Вскоре после крещения Франк, под влиянием культа Ченстоховской Богоматери создал оригинальную эсхатологию, называя следующим Мессией свою дочь Еву. Тем самым он пытался обосновать преемственность своего "двора", как это делали другие сектанты саббатианского толка, те же "денме" в Салониках, где похожую роль отводили внучке лидера, Гвире, дерзкой девчонке лет 11-14. Оригинальность его оспаривается и другими примерами: задолго до Франка, например, в культах Латинской Америки жрецы объявляли своих дочерей-подростков "говорящими от имени небес", искали в их словах пророчества, а то и приносили в жертву каким-нибудь изуверским способом. В более близкие нам времена, в 1904 оду, на Алтае, произошла весьма схожая история, когда пастуху явился голос и приказал создать новую религию, миссию проповедничества которой возложил на его 14-ти летнюю дочь. Лично мне в этом безудержном обожествлении Франком своей дочери видится гипертрофированная родительская любовь. Недаром современники видели в ней нечто противоестественное, называя эти отношения инцестом. Но ересиарха чужое мнение волновало мало.
- Моя девочка достойна короны - говорил Франк.
Под короной он подразумевал не только земной венец - русский, австро-венгерский, но и священный, одну из ветвей Древа Сфирот - Кетер (на иврите - венец, корона). Пан Якуб в самом деле грезил короной - не далекой иерусалимской, а вполне осязаемой европейской. Той, что в пределах досягаемости. Когда ересиарху намекали, что корону дает кровь, Франк возмущенно морщился и отвечал: во мне, может, тоже кровь царская, не верите - разрежьте! Резать руку костяным ножом никто не решался. Мечты эти пришли к нему еще в детстве, когда, переехав вместе с родителями в Черновцы, посещал (недолго) тамошний хедер, еврейскую начальную школу. В нетопленной, но душной комнате с одним вечно закрытым окном, пристроенной к синагоге, будущий отступник тщетно пытался запомнить хотя бы одну фразу из Пятикнижия. Ничего не залетало в голову ленивого ученика, а если и залетало, то успевало незаметно выскользнуть через другое ухо. По стене ползли тараканы, черные и наглые, один из них едва не заполз отстающему Якубу бен Иехуде Лейбовичу в мозг, но, осознав всю опрометчивость поступка, немедленно выскочил наружу. Мозг еретика - не лучшее прибежище для одинокого черного таракана, ибо там ему слишком тесно в окружении иных "тараканов". Франк, признаваясь, что опять не выучил урока, презирал и соучеников своих, и растерянного учителя, и родителей, кои мало ругали сына за неуспехи. Выслушав длинную оскорбительную тираду, возводившего родословную маленького неумехи от самого Хама, ленивец принимался за фантазии. Мальчик видел себя на золотом троне, подписывающим указ об отрубании головы учителю, если, конечно, тот будет еще жив, и о четвертовании того вредного соседа, что не поделился с ним яблоком на перемене. Он верил, что эти глупые надежды сбудутся, но с годами, медленно идя к заветной цели, Якуб Франк вдруг перестал видеть себя королем.
Видно, не показало ему волшебное зеркало и услужливый демон-зеркальщик, живущим в его ручке, ни короны, ни трона, а только один горностаевый воротник, и то довольно засаленный, с проплешинами. Зато несбывшиеся планы Франк перенес на свою дочь, Абару-Еву, и решил, что свернет горы, развернет мировые интриги, дабы надела она золотой венец с алмазами изумрудами и сапфирами. Почему не на сыновей, Роха и Иосифа, Франк не объяснял. Наверное, им не хватало должных качеств, чтобы стать королями, но достаточно для того, чтобы свергнуть других королей (сыновья Франка были участниками французской революции). Позже, когда девочку пора было обучить холь чему-то, потому что справиться с ней уже не было никакой возможности, и это в 7 лет, семья Франка пережила много неприятностей, сам он оказался в тюрьме, а ближайшие соратники в дом к себе неучтивую девочку отказались. Иосифа и Роха взяли, а Абару-Еву - нет.
Она осталась почти у стен отцовской темницы, часто его навещала, разжалобив стражу, а время тикало, нужно было освоить письмо, чтение, этикет, танцы, а так же еще неплохо бы получить знания по географии, латыни, арифметике и катехизису. С катехизисом у Франка вышло кошмарно. Он и иудаизм не очень понимал, нахватавшись всякого бреда в Салониках, в магометанстве оказался не силен, а уж в христианском вероучении....
Далеко расходился катехизис и то, что придумал Якуб Франк. Пришлось убедить жену Хану перебраться в львовский, тайный дом, пригласив туда для дочери наставника. Иезуита, родом обнищалого шляхтича, человека розовощекого, толстого и скрытного, с совиными серыми глазами. Чему учил Абару-Еву иезуит, сказать сложно, потому что прислан он был в семью Франка с миссией слежения. Однако читать в костеле латинский молитвенник, показывать на карте города и болтать на трех языках иезуит ее научил. А еще Абара-Ева перестала сморкаться в рукава, выедать землю из-под длинных нестриженных ногтей, подкладывать гостям в карманы лягушек и пиявок. Нормальная маленькая паненка из богатой семьи, умеет поклониться, танцевать и сверкает чисто умытыми, розоватыми на свет, ушами. Платьица ей стали шить красивые, длинные, с бантами, кружевом, оборками, почти как у тех дам, что приезжали утешить ее покинутую мать, Хану. Так же у Абары-Евы появилась милая комната, обитая гобеленом с голенькими толстенькими ангелочками, с ореховым трюмо, шифоньером и высокой кроватью с пологом в виде звездного неба. От императрицы Австро-Венгрии девочка получила в подарок золотой крест с жемчугом, серебряную шкатулочку с чьими-то высохшими косточками, сладко пахнувшими. Парадоксально, но почти дикой Абаре-Еве, растущей без запретов и без надзора, удалось в весьма короткий срок превратиться во вполне цивилизованную паненку. Такую же, какой были ее польские сверстницы. По-польски, а равно и по-немецки, она говорила уверенно, но заслуги иезуита в этом скромны - ученица с детства наловчилась копировать чужое произношение, и ее память хранила десятки песен на языках, кои Абара-Ева никогда не изучала, но воспроизводила близко к оригиналу. Песни эти были разноязыкие - еврейские, цыганские, украинские, турецкие, балканские....
Нравится мне одна песенка болгарская, заявляла девочка, если ее просили спеть, и начинала, крутясь, вертясь, изображая надменную Ганчу:
Танцует Ганча в хороводе,
А вокруг Ганчи да два турка
И два змея с нею играют.
Но не любит Ганча ни единого,