Мэри Уолстонкрафт Шелли (1797–1851) родилась в Лондоне и была единственным ребенком в семье писателя-романиста и политического философа Уильяма Годвина и феминистки Мэри Уолстонкрафт, умершей через десять дней после рождения дочери. В 1814 году, еще будучи подростком, Мэри сбежала в Европу с английским поэтом Перси Биши Шелли и в итоге вышла за него замуж в декабре 1816 года. В том же году она написала первоначальную версию представленного ниже романа.
Перу Шелли принадлежит еще несколько романов, которым, однако, не удалось повторить успех «Франкенштейна», среди них «Вальпега» («Valperga», 1823), «Последний человек» («The Last Man», 1826) (повествующий о единственном выжившем после чумы будущего, уничтожившей все население земли), «Судьба Перкина Уорбека» («The Fortunes of Perkin Warbeck», 1830), «Лодор» («Lodore», 1835) и «Фолкнер» («Falkner», 1837). В 1844 году Шелли опубликовала путевые очерки «Прогулки по Германии и Италии» («Rambles in Germany and Italy»), благосклонно принятые публикой. Уже после смерти писательницы Ричард Гарнетт выпустил сборник ее малой прозы «Истории и рассказы» («Tales and Stories», 1891), а в 1877 году была издана повесть «Наследник Мондольфо» («The Heir of Mondolfo»).
В предисловии к изданию «Франкенштейна» 1831 года Мэри Шелли вспоминает, как у нее зародилась идея этого произведения: «Положив голову на подушки, я не заснула, но и не просто задумалась. Воображение властно завладело мной, наделяя являвшиеся картины яркостью, какой не обладают обычные сны. Глаза мои были закрыты, но каким-то внутренним взором я необычайно ясно увидела бледного адепта тайных наук, склонившегося над созданным им существом. Я увидела, как это отвратительное существо сперва лежало неподвижно, а потом, повинуясь некой силе, подало признаки жизни и неуклюже зашевелилось. Такое зрелище страшно, ибо что может быть ужаснее человеческих попыток подражать несравненным творениям Создателя?»[1]
Спустя почти двести лет роман «Франкенштейн» остается классикой научной фантастики и хоррора.
Предисловие
Событие, на котором основана эта повесть, по мнению доктора Дарвина и некоторых немецких писателей-физиологов, не может считаться абсолютно невозможным. Не следует думать, что я хоть сколько-нибудь верю в подобный вымысел. Однако, взяв его за основу художественного творения, полагаю, что не просто сплела цепочку сверхъестественных ужасов. Происшествие, составляющее суть повествования, выгодно отличается от обычных рассказов о привидениях или колдовских чарах и привлекло меня новизною перипетий, им порожденных. Пусть и невозможное в действительности, оно позволяет воображению автора начертать картину человеческих страстей с большей полнотой и убедительностью, чем могут ему дать любые события реальной жизни.
Итак, я старалась оставаться верной основным законам человеческой природы, но позволила себе внести нечто новое в их сочетания. «Илиада», древнегреческие трагедии, Шекспир в «Буре» и в «Сне в летнюю ночь» и особенно Милтон в «Потерянном Рае» — все тому следуют, и самому скромному романисту, желающему сочинить нечто занимательное, дозволено воспользоваться сим правом, а вернее правилом, породившим столько пленительных картин человеческих чувств в величайших творениях поэтов.
Случай, составляющий основу моей повести, которую я начала отчасти ради забавы, отчасти для упражнения скрытых способностей ума, был впервые упомянут в мимолетной беседе. По мере работы над нею к этим мотивам добавились и другие. Мне отнюдь не безразлично, какое впечатление может произвести на читателя нравственная сторона изображения чувств и характеров, однако тут я всего лишь стремилась избегнуть расслабляющего действия нынешних романов, показать прелесть семейных привязанностей и величие добродетели. Суждения, естественные для моего героя при его характере и тех обстоятельствах, в которых он оказывается, не всегда являются также и моими; не следует искать на этих страницах порицания какой бы то ни было из философских доктрин.
Особое значение имеет для автора то, что повесть была начата среди величавой природы, где и происходит большая часть ее действия, и в обществе людей, о которых я не устану сожалеть. Лето 1816 года я провела в окрестностях Женевы. Погода стояла холодная и дождливая, по вечерам мы собирались у пылающего камина и развлекались чтением попавшихся под руку немецких историй о привидениях. Они вызывали у нас шутливое желание подражать. Я и двое моих друзей (один из которых мог бы написать повесть более ценную для читателя, чем всё, что я смею надеяться когда-либо создать) уговорились, что каждый сочинит рассказ о некоем сверхъестественном событии.