В неоконченной поэме было много недоговоренностей и умолчаний, но Мэри знала, что в сцене превращения автор хотел разместить глаза ведьмы-незнакомки на ее сосках, а после посчитал, что это будет слишком. Не обладать же ему было в 1800 году смелостью Сальвадора Дали. В общем, то, что у Перси вызвало обморок, Мэри всего лишь забавляло — запомним это обстоятельство, потому что именно после того происшествия Байрон и предложил устроить литературное состязание: пусть каждый напишет свою историю о призраках и тот, чей рассказ окажется самым волнующим, станет победителем.
Был еще один мотив, о котором упоминают современные исследователи: Байрону явно нравились обморочные реакции женственного и легко возбудимого Шелли. В его жизни — начиная с юношеских университетских лет — случались время от времени романы с мужчинами, и они же были одной из причин, заставивших его уехать из Англии: в то время подобное поведение каралось там очень жестоко, вплоть до смертной казни. И Шелли на самом деле волновал его куда сильнее, чем Клер, но, будем справедливы, никакого продолжения этот сюжет не получил.
Интересно, что в затеянном Байроном литературном состязании победили новички: Мэри Шелли со своим «Франкенштейном» и Джон Полидори с повестью «Вампир». Первое стало по-настоящему культовым произведением и одним из главных культурных мифов современности, а второе положило начало неиссякаемой вампириаде во всех видах искусства.
Легенды гласят, что Мэри написала своего «Франкенштейна» чуть ли не за одну грозовую ночь, когда виллу Диодати сотрясали страшные громы и молнии, — конечно, это неправда. Просто в один из поздних вечеров она как будто увидела сон, о котором сама подробно рассказала в предисловии ко второму изданию романа, он послужил импульсом — а потом была тщательная и кропотливая работа над текстом, поощряемая и Шелли, и Байроном, которым ее замысел очень понравился. Вот ее рассказ: «Положив голову на подушки, я не заснула, но и не просто задумалась. Воображение властно завладело мной, наделяя являвшиеся картины яркостью, которой не обладают обычные сны. Глаза мои были закрыты, но каким-то вну-тренним взором я необычайно ясно увидела бледного адепта тайных наук, склонившегося над созданным им существом. Я увидела, как это отвратительное существо сперва лежало неподвижно, а потом, повинуясь некой силе, подало признаки жизни и неуклюже зашевелилось».
Мэри часто видела фантастические сны. Еще в Шотландии, где подростком она подолгу гостила в семье друзей отца, ей часто являлся во сне страшный эттин — герой шотландских сказок и легенд, огромный уродливый великан с двумя головами, он не отличался умом, но обладал коварством и изощренной жестокостью. Мэри просыпалась в холодном поту, а дочь хозяина и ее подружка, шестнадцатилетняя Изабелла, дразнила ее новыми рассказами про дриад — духов, которые живут в деревьях, про фейри, обитающих в шотландских озерах, — у них тело в форме луковицы, большие зубы и уши торчком. Они могут принимать облик молодых юношей, чтобы завлечь девушку и потом утопить ее, единственное, что они не могут изменить в своем облике, — это волосы, которые всегда похожи на водоросли. После этого Мэри с опаской смотрела на воду, а в траве ей чудились гномы и тролли. Она, в свою очередь, рассказывала Изабелле о том, что видела с детства: когда семья Годвина покинула Полигон, где умерла мать Мэри, их новый дом располагался на Скиннер-стрит, 41. Неподалеку была знаменитая Ньюгейтская тюрьма, и в дни казней громкие колокола на соседней церкви Святого Сепульхра собирали толпы зевак, которые глазели, как осужденные медленно шли из Ньюгейта к виселицам в Тибурне. Девочки — Мэри, Джейн и Фанни — тогда бросали свои уроки и прилипали к окнам, откуда можно было разглядеть даже лица несчастных. Мэри на всю жизнь запомнила одну молодую девушку, совсем ребенка, с очень красивыми светлыми волосами, которая покорно шла на казнь и… улыбалась солнцу. Этот ее рассказ был пострашнее легенд о шотландских духах и привидениях — Изабелла просила ее немедленно замолчать, хотя Мэри хотелось еще многое вспомнить и осмыслить. Нет, она не боялась смерти и несчастий, она с самого рождения знала, что это неотъемлемая часть человеческой жизни. И теперь, когда придумалась (или привиделась) эта удивительная история об искусственно созданном подобии человека, ее страшил не облик гомункула — она думала о Боге. Как Он отнесется к этому, как распорядится? Ей страстно хотелось работать, и судьба ей благоволила.