На следующий день шторм утих, и шлюп продолжал свое плавание к Амбою. Ни капитан, ни пассажиры не рассчитывали на столь длительный рейс, который продолжался уже тридцать часов, а на судне не было никаких припасов, в том числе и воды.
На этом злоключения не кончились. К концу второго дня пути Бенджамина свалила жесточайшая лихорадка. Преодолевая огромную слабость, Бенджамин переправился утром на пароме на берег и отправился пешком в Берлингтон, откуда еще предстояло на лодках плыть до Филадельфии. Пятидесятимильный путь до Берлингтона оказался для него тяжелейшим испытанием. Франклин шел под проливным дождем, ослабевший от лихорадки, шатаясь от усталости. Когда он наконец добрался до Берлингтона, его ждал новый удар: лодки в Филадельфию только что ушли. Пришлось несколько дней дожидаться очередной оказии.
С огромными трудностями Франклин добрался до цели своего путешествия. Вид у него был довольно жалкий. Шторм, длительные пешие переходы под дождем, необходимость наряду с матросами работать тяжелыми веслами при плавании от Берлингтона до Филадельфии, недосыпание и лихорадка – все это измотало молодого путешественника до крайности. Платье Франклина было измято и испачкано, лицо побледнело и осунулось.
Прохожие на улицах оглядывались на этого странного человека. В тех местах, где он останавливался на отдых, на него смотрели с подозрением: не является ли человек, попросивший ночлега, беглым учеником или слугой?
И чем ближе был конец пути, тем более измученным и жалким становился его вид. Когда Франклин расплатился с лодочниками в Филадельфии, у него осталось в кармане всего несколько пенни, на которые он купил три булки хлеба. Карманы его были забиты немудреными пожитками, и Франклину пришлось положить по одной булке под мышки, а третью он стал есть. В таком неприглядном виде Франклин медленно прошествовал мимо дома мистера Рида, отца его будущей жены.
Все было как в романе. В первый же день пребывания в незнакомом городе он случайно вышел к дому своей будущей жены. И более того, она стояла возле дома и с удивлением смотрела на этого странного молодого человека.
Таково было далеко не триумфальное вступление Франклина в Филадельфию – город, в котором он прославился своими делами. И впоследствии исторической гордостью Филадельфии стало то, что здесь провел большую часть своей жизни выдающийся американский ученый и государственный деятель Бенджамин Франклин.
Отоспавшись в дешевой гостинице «Приют заблудших», удивительно подходившей по своему названию к положению, в котором оказался Франклин, и по возможности приведя себя в порядок, он отправился на следующий день с визитом к печатнику Эндрю Резерфорду, адрес которого дал ему в Нью-Йорке Бредфорд-отец. Франклина ждало здесь новое разочарование – работы не было, молодой Бредфорд только что нанял себе помощника.
В типографии Бредфорда Бенджамина ждал и один приятный сюрприз. Он встретил здесь Уильяма Бредфорда, который столь любезно принял его в Нью-Йорке. Бредфорд-старший выехал верхом из Нью-Йорка и прибыл в Филадельфию раньше Франклина. Бредфорды приняли самое живое участие в судьбе Бенджамина, а Уильям Бредфорд был настолько любезен, что проводил Франклина к некоему Кеймеру, недавно открывшему в городе еще одну типографию.
Во время этого визита Бенджамин получил наглядный урок «деловых» взаимоотношений. Старый Бредфорд представил Кеймеру молодого типографа и попросил взять его на работу. В завязавшейся беседе Бредфорд, не сказав Кеймеру, что он отец другого типографа, ловко выудил у хозяина типографии интересные детали, касающиеся его работы. «Когда Кеймер, – вспоминал Франклин, – стал распространяться о своих намерениях забрать большую часть дела в свои руки, то Бредфорд хитрыми вопросами и незначительными сомнениями выудил у него все подробности касательно того, на чье влияние он рассчитывает и каким образом намеревается действовать. Я стоял рядом и все слышал и сразу понял, что один из них – старый пройдоха, а другой – зеленый новичок. Бредфорд оставил меня с Кеймером, который страшно удивился, когда я ему сказал, кто был этот старик».
Типография, в которую поступил Франклин, имела очень убогий вид. Все оборудование состояло из сломанного печатного станка и небольшого изношенного комплекта английских шрифтов.
Хозяин типографии питал слабость к поэзии и сам писал стихи, такие же жалкие по форме и содержанию, как и оборудование типографии, в которой они печатались.
Франклину не стоило большого труда убедиться, что Кеймер ничего не смыслит в книгопечатании. Всю работу Бенджамину пришлось взять на себя. Начинать пришлось с наладки и ремонта станка; и очень скоро хозяин убедился, что нанятый им работник большой мастер своего дела.
Добрая молва о типографии Кеймера распространилась по всей Филадельфии. Круг заказчиков быстро расширялся и появилась постоянная клиентура; ознакомившись с качеством работы, заказчики не хотели идти в другую типографию. Важную роль играло и то обстоятельство, что Бредфорд был не лучшим печатником, чем его конкурент Кеймер.
Постепенно налаживался и быт Франклина. По рекомендации своего хозяина Бенджамин поселился у мастера Рида, дочь которого была свидетельницей появления Франклина в Филадельфии. Правда, вид молодого типографа был теперь более привлекателен. Прибыли вещи, которые он отправил из Нью-Йорка, и новый постоялец Ридов выглядел на этот раз вполне прилично.
Несмотря на тяжелые материальные условия, молодой наборщик был доволен своей жизнью в Филадельфии. Он чувствовал себя свободным как никогда ранее. Здесь не было отца, без разрешения которого ничего нельзя предпринять. А главное – не было мелочной и тяжелой опеки брата.
Франклин внутренне созрел для тех перемен, которые его ждали в Филадельфии. Если в Бостоне у него среди друзей только Джона Коллинса можно было отнести к числу книголюбов, то в Филадельфии он волен был сам выбирать круг знакомств. «Теперь, – писал Франклин, – у меня завелись знакомые среди тех молодых людей в городе, которые были любителями чтения».
Франклин писал Джону Коллинсу: «Я и не ожидал, что мне удастся так отлично устроиться в Филадельфии». Франклин был доволен своим положением, но для более прихотливого человека условия его жизни показались бы не столь уж хорошими.
Кеймер платил ему в два раза меньше, чем Бредфорд своим не столь квалифицированным работникам. Бенджамин работал в типографии одиннадцать часов в сутки, завтракал и ужинал зачастую куском хлеба с водой. Он не имел возможности ходить в гости или приглашать гостей, посещать трактиры.
Но самое главное заключалось в том, что он был не ученик, а свободный работник и никто не мог задержать его на работе дольше положенного срока. Все свое свободное время он мог использовать на чтение, на самообразование. Франклин привык спать не больше шести-семи часов в сутки и каждый вечер мог посвящать несколько часов книгам. Круг интересов молодого типографа все более расширялся. Он изучал математику, навигацию, философию, иностранные языки.
Франклин был очень общительным человеком, он проявлял живейший интерес ко всему, что его окружало, стремился все понять и познать. И, конечно, самым интересным были люди. Франклин очень любил встречи с умными, содержательными людьми. Беседа с интересным человеком на всю жизнь осталась для него самым приятным и полезным времяпрепровождением.
И не было ничего удивительного в том, что в Филадельфии, где он впервые почувствовал себя действительно свободным человеком, Франклин с жадностью тянулся к людям, искал и находил много интересных и содержательных друзей.
Карл ван Дорен, автор лучшей биографии Бенджамина Франклина, справедливо подметил: «Касаясь Бостона, Франклин говорил главным образом о своих занятиях. Когда речь шла о Филадельфии, он говорил главным образом о своих друзьях».
Нельзя сказать, чтобы у Франклина не было друзей в Бостоне. Было немало товарищей по детским играм. Один из них, Джон Коллинс, близкий Франклину по интеллектуальным интересам, по складу ума, стал близким другом его юности. Только ему он доверил тайну своего бегства из Бостона, только он знал, что Бенджамин обосновался в Филадельфии. И только с Коллинсом вел Франклин переписку в течение первого года своего пребывания в Филадельфии.