И всё же некоторые, крайне ограниченные меры были приняты. В январе 1944 года был образован Совет по вопросам военных беженцев, который через Государственный департамент добился, чтобы американские посольства сразу же предоставляли визы тем, кто спасался от гитлеровского уничтожения. По линии совета в марте из Болгарии, сателлита Германии, была вывезена в Стамбул и затем переправлена в США группа еврейских детей.
По требованию Рузвельта Госдепартамент 27 марта 1944 года направил американскому представительству в Берне телеграмму, которая поручала через швейцарские власти передать всем странам, входившим в агрессивный блок, устные предупреждения, тексты которых прилагались. Так, в устном послании правительству Болгарии после изложения фактов преследования евреев в этой стране говорилось: «При этих обстоятельствах правительство С(оединенных) Ш[татов] обращает внимание болгарского] правительства] и торжественно настаивает во имя всеобщего понимания порядочности, [чтобы оно] пересмотрело взятый им курс и проявило сочувствие к страданиям, которые претерпели бы многие тысячи невинных людей, если бы таковой курс был проведен, и позволило бы этим евреям мирно отправиться в такие страны, которые позволили бы им получить постоянное или временное право жительства»{668}. Швейцарцы, однако, никаких шагов не предприняли.
Точно так же Рузвельт никак не реагировал на требования еврейских организаций нанести авиаудары по железнодорожным путям, ведущим к концлагерям, в частности к Освенциму, где шло массовое уничтожение евреев.
Только весной 1944 года Рузвельт, наконец, официально признал, что гитлеровцы осуществляют тотальное истребление еврейского населения Европы. Существенным изменением его политики явилась декларация от 24 марта об ответственности нацистов за их преступления. Ни руководители, ни рядовые исполнители не уйдут от наказания — таков был лейтмотив этого послания: «Я прошу наблюдать и регистрировать свидетельства, которые будут использованы для привлечения виновных к ответственности». Рузвельт призывал всех жителей стран, находившихся под нацистским господством, в том числе и немцев, давать жертвам приют, помогать им перейти границу, любым другим способом спасать от палачей, а правительства нейтральных государств — временно открыть границы для беженцев{669}.
Однако спасать европейских евреев было уже поздно. К середине 1944 года подавляющая их часть была уничтожена в лагерях смерти, в гетто, на окраинах городов оккупированных стран.
У Франклина Рузвельта, как у каждого человека, были свои недостатки и предубеждения. Порой он мелочился и даже проявлял стремление унизить администратора или чиновника, чем-то не угодившего ему. Эти случаи были очень редки, но без упоминания о них портрет Рузвельта оказался бы не вполне достоверным.
Особенно его раздражали вмешательства в его личные и семейные дела и политических оппонентов, желавших скомпрометировать президента, и ретивых исполнителей его же собственных распоряжений, в соответствии с поговоркой «заставь дурака Богу молиться…» проявлявших экстраординарную бдительность.
В ряде случаев поводом для разного рода инцидентов являлись доверчивость и недостаточная осторожность Элеоноры, которая не всегда была предусмотрительной при выборе знакомых и даже близких друзей, заступалась за ущемленных, по ее мнению, людей, обращалась по этому поводу и к супругу, и к членам его военного кабинета. В стремлении «восстановить справедливость» она подчас просто забывала о своем положении первой леди, супруги президента и верховного главнокомандующего вооруженными силами воюющей страны.
Иногда возникали скандалы, в которые были вовлечены различные административные органы, а однажды даже военная контрразведка. Традиции демократии, равенства перед законом всех граждан, независимо от их общественного положения, были уже настолько глубоки, что контрразведка «осмелилась» включить в свои донесения имя первой леди. В 1942 году выросло целое дело Джозефа Лэша, который до войны одно время состоял в Коммунистическом молодежном союзе, но порвал с ним после подписания советско-германского договора 1939 года. Случайно познакомившись с Лэшем, Элеонора стала ему покровительствовать, а после его призыва в армию ездила к нему на свидания. За Лэшем же как за «подрывным элементом» еще до войны была установлена слежка. В сводки наблюдения попало и имя первой леди. Бдительным стражам воинской нравственности удалось установить, что она остановилась в отеле неподалеку от части, где проходил службу Лэш, который получил краткосрочный отпуск и зарегистрировался в том же отеле. Какой-то туповатый контрразведчик даже обвинил Элеонору в сексуальной связи с молодым человеком.