После непродолжительного отдыха и рюмки виски Рузвельт выступил в зале отеля «Уорлдорф Астория» перед членами Ассоциации внешней политики и журналистами с большой речью, посвященной послевоенному мироустройству. Объединенные Нации, подчеркнул президент, должны обладать правом применять силу. «Полицейский не добьется эффективности, если, заметив грабителя, отправится в муниципалитет, чтобы получить документ на его арест. Мой простой ум ясно понимает, что, если всемирная организация хочет быть реальной, американские представители в ней должны быть наделены соответствующими полномочиями от конгресса»{705}.
Поразительно, что этот эксперимент не повлиял на здоровье Рузвельта. Он даже не подхватил часто возникавший у него бронхит. Правда, сразу после выступления он направился на вокзал. Персональный поезд доставил президента в Гайд-Парк, где он несколько дней отдыхал.
Но вслед за этим он повторил прием — проехал перед выступлением, на этот раз в Филадельфии, под дождем по центру города в открытой машине.
Если в начале кампании он почти не сомневался в победе, то по мере приближения дня голосования уверенность несколько ослабла. Рузвельт пытался преодолеть усиливавшуюся физическую слабость, тем более что необходимо было произнести предвыборную программную речь, в качестве непосредственных слушателей которой он избрал делегатов профсоюза грузоперевозчиков, собравшихся в Филадельфии 27 октября.
Готовясь к выступлению, он попытался прорепетировать его фрагменты стоя, надев на ноги конструкцию из металлических прутьев и опираясь на костыли. Но от этого плана пришлось отказаться — ноги не слушались — и впервые выступать перед большой аудиторией, сидя в кресле.
Помощники и родственники опасались, что это сильно снизит доверие к Рузвельту и его шансы на переизбрание. Но получилось наоборот — президентом и его советниками были найдены такие ораторские ходы, которые даже физическую немощь в какой-то мере превратили в преимущество. Рузвельт начал как бы с жалобы на свой возраст, хотя и не на состояние здоровья, но тут же перевел этот вопрос в разряд общих рассуждений по поводу того, что время неумолимо движется вперед, все становятся старше, и этим как бы уравнял себя со слушателями.
Перейдя к политическим вопросам, Рузвельт стал жестче — обвинил руководителей Республиканской партии в том, что перед каждыми президентскими выборами они представляются друзьями рабочего класса (как мы помним, это было выступление именно перед представителями профсоюза), тогда как всё остальное время являются его врагами. После этого выпада, набрав очки у профсоюзных боссов и рабочих активистов, он вроде бы перешел на личные дела, но продолжал выставлять свого политического оппонента и его сторонников в жалком виде.
В свое время Дьюи обвинил Рузвельта в том, что он якобы отправил эскадренный миноносец за забытым на Алеутских островах псом. Это была заведомая неправда, и теперь Рузвельт воспользовался ситуацией, чтобы высмеять подставившегося противника. «Лидеры республиканцев, — заявил он, — видимо, уже не вполне удовлетворены нападками на меня, мою жену, моих сыновей. Не удовлетворившись этим, они набросились на моего маленького пса Фалу. Конечно, я не против нападок, да и моя семья не очень по этому поводу волнуется. Но волнуется Фала»{706}. Последовавшую реакцию присутствовавшим корреспондентам было трудно описать: смех, слезы, бурные крики одобрения президента и негодования по адресу его противников.
Хотя речь считалась программной, о собственно президентской программе было сказано очень мало. Обозреватели сочли наиболее важным пунктом обязательство сразу после победы вернуть на родину всех американских солдат, воевавших за океанами. Скорее всего, Рузвельт не был искренен в этом обещании, поскольку вынашивал глобальные планы решающего участия США в мировых делах. Однако возвращение американских парней особенно волновало слушателей президента, и он умело использовал козырную карту. Но всё же самым запомнившимся эпизодом было упоминание о собаке, и это выступление Рузвельта стали называть речью о псе по кличке Фала. Подавляющее большинство репортеров и политических наблюдателей сочли эту речь очень удачной, повысившей шансы Рузвельта на предстоящих выборах.
Это впечатление подкрепилось раздраженным, но весьма остроумным высказыванием Рузвельта в Уилмингтоне, штат Делавэр, где была сделана краткая остановка по дороге в Филадельфию. По поводу своих соперников-республиканцев он заявил журналистам, использовав игру слов: «Любым способом мы должны доказать, что гнедая лошадь (chestnut horse. — Г. Ч.) отличается от конского навоза (horse chestnut. — Г. Ч.)»{707}.