Судя по всему, письмо пришло слишком поздно. Ознакомиться с ним Рузвельт не успел.
Между тем по мере приближения окончания военных действий в Европе взаимоотношения США и СССР и соответственно Рузвельта и Сталина становились всё более напряженными. Вначале конфликт возник по частному, но исключительно важному, с точки зрения американцев, вопросу — о судьбе американских пленных, освобожденных советскими войсками. Сотрудники НКВД и военные начальники, безусловно, по команде с самой вершины, препятствовали доступу уполномоченных США к этим людям, считая пленных своего рода заложниками в предстоявшей игре, рассчитывая на новые уступки с американской стороны.
Получив об этом сообщение от Гарримана, Рузвельт 17 марта впервые обратился к Сталину с резким письмом:
«…Что касается отправки из Польши бывших американских военнопленных, то мне сообщают, что согласие на поездку генерала Дина с целью знакомства с положением американских военнопленных в Польше взято обратно. В Вашем последнем послании Вы сообщили мне, что нет нужды удовлетворять мою просьбу о разрешении американским самолетам доставлять грузы в Польшу и вывозить оттуда больных. Я располагаю сведениями, которые я считаю достоверными и надежными, что в госпиталях в Польше по-прежнему находится значительное число больных и раненых американцев, а также о том, что там находилось, наверняка несколько дней тому назад, и, возможно, всё еще находится большое количество других освобожденных американских военнопленных, или сконцентрированных в советских сборных пунктах и ожидающих отправки в Одессу, или не установивших контакта с советскими властями и бродящих небольшими группами в поисках американских офицеров связи. Говоря со всей откровенностью, я не могу понять Вашего нежелания разрешить американским офицерам связи, имеющим необходимые средства, помочь их соотечественникам в этом деле. Американское Правительство делало всё, чтобы удовлетворить любую Вашу просьбу. Сейчас я прошу Вас удовлетворить мою просьбу в этом особом деле. Пожалуйста, пригласите к себе Посла Гарримана, чтобы он смог подробно объяснить Вам все мои пожелания»{740}.
В доступе американских миссий к военнопленным Сталин отказал, но всё же в следующие месяцы большинство лиц, о которых шла речь в переписке, были постепенно переданы администрациям западных держав.
Рузвельт был крайне встревожен сообщением о произошедшем в том же марте фактическом государственном перевороте в Румынии, когда представители СССР заставили короля Михая назначить прокоммунистическое правительство во главе с Петру Грозой, однако протестовать в данном случае не счел возможным, так как был скован уже упоминавшимся устным соглашением Черчилля и Сталина в октябре 1944 года.
Но недружелюбный тон переписки возобновился, когда советским разведчикам стало известно о том, что в Цюрихе проходят беседы между представителем американского Управления стратегических служб Алленом Даллесом и генералом СС Карлом Вольфом по поводу возможной капитуляции немецких войск в северной части Италии. В этих контактах не было ничего криминального, так как Даллес от имени правительства США потребовал безоговорочной капитуляции, а Вольф обещал немедленно передать это требование главнокомандующему германскими войсками в Италии генерал-фельдмаршалу Альберту Кессельрингу. Но здесь был один весьма скользкий момент: американцы не сообщили о переговорах советской стороне, а весьма подозрительный Сталин, получив информацию о них от разведчиков, тотчас же предположил неладное — возможность подписания сепаратного мира.
Вначале посол Гарриман вынужден был оправдываться перед Молотовым, а вслед за этим 22 марта почти то же самое сделал и Рузвельт, обращаясь к Сталину:
«Мое Правительство, как Вы, конечно, поймете, должно оказывать всяческое содействие всем офицерам действующей армии, командующим вооруженными силами союзников, которые полагают, что имеется возможность заставить капитулировать войска противника в их районе. Я поступил бы совершенно неразумно, если бы занял какую-либо другую позицию или допустил какое-либо промедление, в результате чего американские вооруженные силы понесли бы излишние потери, которых можно было бы избежать. Как военный человек, Вы поймете, что необходимо быстро действовать, чтобы не упустить возможности. Так же обстояло бы дело в случае, если бы к Вашему генералу под Кенигсбергом или Данцигом противник обратился с белым флагом.