Выбрать главу

Рузвельт собирался покинуть Уорм-Спрингс 18 апреля, один день побыть в Вашингтоне, а затем отправиться в Сан-Франциско на учредительную конференцию ООН. Но этим планам уже не суждено было сбыться.

Одиннадцатого апреля президент чувствовал себя бодро. Он продиктовал новые фрагменты речи, посвященной памяти Джефферсона, вместе с Люси совершил прогулку в горы, а вечером принял министра финансов Г. Моргентау Наутро он пожаловался доктору Бруэну на слабую головную боль, но в общем чувствовал себя неплохо.

* * *

На сей раз Люси пригласила в Уорм-Спрингс свою подругу, художницу-портретистку. Дочь генерала Елизавета Николаевна Шуматова (1888—1980), в девичестве Авинова, после революции вместе с мужем эмигрировала в США, где и занялась живописью. Она добилась успеха и хорошо зарабатывала, создавая заказные портреты американских и зарубежных политических деятелей и богатых людей. Шуматова давно уже готовилась написать портрет президента и даже сделала несколько набросков. Они были приобретены Рузвельтом, а одна работа подарена им военному министру Стимсону, которому она очень понравилась{746}.

Наконец, художница получила согласие президента на создание большого портрета. Шуматова использовала технику акварели, которую за легкость и воздушность называют «живописью радости». Видимо, Люси подсознательно стремилась через ее работу придать любимому человеку жизненные силы. Шуматова приехала в Уорм-Спрингс 9 апреля и была представлена президенту. Позже она говорила Люси: «Он был такой худой и хрупкий… у него было такое лицо, как будто он опять стал юношей». Скорее всего, в этих словах, переданных Люси Рутерфёрд, смешались впечатления художницы от первой встречи с Рузвельтом и то, каким она увидела президента в день его кончины{747}. Шуматова, оказавшаяся одним из немногих свидетелей последних минут жизни Рузвельта, прежде чем он потерял сознание, была единственной, кто почти сразу рассказал об этом представителям прессы.

В тот день Елизавета вошла в рабочий кабинет президента, одновременно служивший ему столовой, и стала делать набросок портрета Рузвельта, просматривавшего деловые бумаги, сидя за столом. На нем были синий костюм, красный галстук-бабочка. Выглядел он здоровым, хотя и несколько утомленным. Как раз в это время появился приехавший из Вашингтона секретарь президента Хэссет с массой документов о назначениях, наградах и текстами нескольких принятых конгрессом законов, которые президент должен был подписать, чтобы они вступили в силу

Видя, что Рузвельт занят, Елизавета, чтобы не мешать ему, встала в углу Но президент приветливо попросил подойти ближе и сесть. В комнате в это время находились две его кузины и секретарь, подававший документы на подпись. Бумагами был завален весь письменный стол. Подписав закон о продолжении деятельности корпорации по кредитованию товаров, Рузвельт обратился к присутствующим со словами: «Вот, посмотрите, как я создаю законы».

Работая над портретом, Шуматова изредка с разрешения президента заговаривала с ним на обыденные темы, чтобы лицо на портрете получилось живее. В час дня лакей начал накрывать на стол. Президент сказал художнице: «Нам осталось работать пятнадцать минут». Это были последние слова, которые она услышала от Рузвельта. Шуматова, видимо, не разобрала еще несколько слов, которые он произнес перед потерей сознания: «У меня сильно болит голова», — а вслед за этим: «У меня ужасно болит затылок». Он уткнулся лицом в стол. Ничего не понявший слуга, подскочив, спросил: «Вы потеряли сигарету?»

Через несколько дней в нью-йоркской газете «Новое русское слово» появилось интервью с Шуматовой, в котором потрясенная женщина рассказала о том, что произошло: «В течение 15 минут президент продолжал внимательно читать бумаги. В какой-то момент я обратила внимание, что он как-то неожиданно помолодел — он удивительно напоминал Рузвельта, изображенного несколько лет назад художником Солсбери. Вдруг он поднял голову и посмотрел куда-то в пространство. Сжал виски, потом провел рукой по лбу… Почти вслед за этим он откинулся назад (на самом деле, как сказано выше, наклонился вперед. — Г. V.), как человек, потерявший сознание… Кто-то попросил меня предупредить охрану, что президент чувствует себя худо, и немедленно позвать врача. Я выбежала из комнаты выполнять поручение. Больше я Рузвельта не видела»{748}.