Противники Франко из военно-монархических кругов выражали недовольство плохой работой фалангистов в местных администрациях и центральном правительстве, а также утверждали, что они коррумпированы. Это особенно вдохновляло в высшей степени консервативного Кинделана. Он был среди первых из всех старших генералов, которые считали, что их положение в табели о рангах дает им вполне достаточное основание относиться к Франко не иначе как к ими же избранному руководителю. Поскольку именно Кинделан, сделавший так много для избрания каудильо в 1936 году, мог рассчитывать на поддержку старших генералов, Франко приходилось действовать осторожно. Несомненно, он хотел избавиться от мешающего ему критикана79. Проблема состояла в том, что, по мнению Кинделана, назначение Франко генералиссимусом в 1936 году было вызвано необходимостью того времени и произведено только на период Гражданской войны80. В атмосфере всеобщей лести, которая все плотнее окутывала каудильо, гордая независимость Кинделана, вероятно, казалась ему недопустимой дерзостью. Более того, Кинделан почти не скрывал своего разочарования тем, что Франко не выполнил задачи, ради которой велась Гражданская война, — восстановления монархии. Поэтому перетряской правительства 9 августа каудильо начал скрытую борьбу с Кинделаном81. Направив Кинделана командующим войсками на Балеарские острова, он подверг его унижению. Кинделан, верный идее реставрации монархии, все более открыто критиковал каудильо.
Состав нового совета министров отражал неустанную заботу Франко об укреплении своих позиций. Однако кабинет был только говорильней. Общее направление политики каудильо осуществлял сам и обсуждал его лишь с наиболее близкими советниками. Тогда с Серрано Суньером, а позже — с Карреро Бланко. Прежде всего это касалось иностранных дел, к которым Франко питал особый интерес. Никчемность правительства обнаружилась за день до объявления его нового состава, когда был опубликован закон о полномочиях Франко — главы государства.
Такие жесты каудильо, как назначение Ягуэ и готовность предоставить военно-морские базы и услуги германскому флоту в испанских портах, не остались незамеченными Гитлером. На совещании в австрийском Оберзальцбурге 22 августа с командным составом армии, авиации и флота обсуждался вопрос о предстоящем нападении на Польшу. Фюрер заявил, что, помимо Муссолини, верный союзник Германии — Франко82. Однако недоверие Испании к Третьему рейху, существовавшее подспудно, проявилось открыто после опубликования германо-советского пакта. Недовольные толпы провели 22 августа108 демонстрацию у летней резиденции германского посольства в Сан-Себастьяне. Герцог Альба сказал португальскому послу в Лондоне, что испанские генералы возмущены, а Кинделан выразил огорчение по этому поводу в разговоре с французским военным атташе83. Франко-германская инициатива застала врасплох, но он понял, какие стратегические выгоды получал при этом Третий рейх, и в беседе с Серрано Суньером заметил: «Странно, что теперь мы с русскими — союзники»84. Фалангисгская пресса стала вовсю восхвалять Третий рейх за приобретение такого сильного союзника.
На заседании кабинета министров 25 августа Франко выразил решимость сохранить нейтралитет. За этим стояло скорее осознание военной и экономической немощи Испании, чем стремление уязвить Германию. В тот же день каудильо сказал португальскому послу Педру Теотониу Перейре (Pedro Theotonio Pereira), что Польша уступит Германии и никакой войны не будет. Перейру поразило, как самоуверенно рассуждал Франко о самых сложных вещах. Казалось, что к возможному триумфу Третьего рейха он относился как к своему собственному. Перейра писал Салазару, что идеи генералиссимуса все больше тревожат его. «Я нахожу, что государственная власть, личная власть вскружили ему голову. Из всех членов испанского правительства он говорит мне самые странные вещи, притом на языке, близком к странам Оси». В отличие от Бейгбедера и министра ВМС адмирала Морено, возмущенных пактом Молотова—Риббентропа, Франко заявил Перейре, что не находит ничего скандального в германской договоренности с Советским Союзом85. Серрано Суньер виделся с Перейрой вечером 30 августа и тоже полностью оправдывал германский шаг. Встревоженный Перейра ушел в убеждении, что каудильо и Серрано Суньер обыгрывают идею испанского участия в войне86.
108
Автор ошибочно указывает дату, на самом деле пакт был подписан только 23 августа. (Примеч. перев.)