Какова бы ни была правда, вся семья пришла в ужас, когда дон Николас в конце концов уехал в Мадрид и связался назло всем и, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь с привлекательной, чувственной и общительной молодой женщиной, Агустиной Альданой. Освободившись от вечно упрекающего взгляда вечно недовольной жены, дон Николас, похоже, оставил свое наиболее жесткое Я в Эль-Ферроле, возможно, потому, что его новая подруга — «девушка из народа» с прогрессивными взглядами на жизнь — была во всех смыслах абсолютно не похожа на донью Пилар. Хотя дон Николас еще продолжал выпивать и иногда раздражался и кричал на окружающих, он оставался верным Агустине до самой смерти, наступившей в 1942 году. У них появился ребенок — жена Пакона замечает, что «девочка считалась их племянницей, но все знали, что это их дочь», — к которому оба они были очень привязаны. (Возможно, Николас видел в ней замену Пас…)
Донья Пилар упорно отказывалась от советов друзей отправиться в Мадрид и противостоять любовнице мужа, она предпочла роль покинутой жены. Всегда в черном и вечно со слезами на глазах, она в беседах с детьми постоянно сокрушалась «по поводу их отсутствующего отца» и настаивала, чтобы, будучи в Мадриде, они всегда навещали его, «выказывая должное уважение», вероятно, чтобы избежать большего скандала. Но если Николас, Рамон и Пилар регулярно посещали дом своего родителя, то суровый и непрощающий Франсиско — возможно, винящий отца, кроме всего прочего, и за собственное отлучение от семейного очага — решительно отказывался исполнять ее указания.
Мнение Франсиско Франко по поводу неортодоксального решения отцом семейных проблем можно понять из его позднейших грозных обличений всех и всяческих либералов и вольнодумцев, которых он называл пьянчугами и развратниками.
Рамон, главный соперник Франсиско, продолжал жить дома вместе с ожесточившейся матерью и младшей сестрой. Даже Николас регулярно посещал семейный очаг, сбегая из Военно-морской школы и поражая соседей блестящей морской формой. И только Франсиско был отправлен из родных пенат в далекий и суровый город, в крепость, словно сошедшую с мрачных религиозных полотен Эль Греко. Жаркий и сухой, отстоящий на много миль от моря, Толедо был совсем не похож на утопающий в зелени морской порт Эль-Ферроль, где «просторные пляжи с темным песком омывали стелящиеся барашки нежных волн», а «раскаленное лето» овевал легкий бриз, как проникновенно писал Франко в своем киносценарии.
Уход отца из семьи и отъезд Франсиско в Толедо, где он сразу оказался лишенным материнского тепла, попав в сугубо мужское окружение, — все это случилось в крайне не подходящий для чувствительного и робкого подростка момент. Охваченный пронзительной тоской по отчему дому, Франсиско еще более замкнулся в себе. Испытывая ненависть к отцу и ко всему, что стояло за ним, он стал искать некую душевную опору в крайне правых взглядах. Как и его учителя в Толедо, Франко проявлял злобную враждебность к гуманизму, либерализму и терпимости, которые ассоциировались в его глазах с доном Николасом. Подобно тому как Франко винил отца во всех несчастьях и унижениях своего детства, крайне правые офицеры винили в унизительной- потере Испанией имперского статуса некомпетентность гражданского правительства, которое забыло традиционные испанские ценности, такие как «единство, иерархия и воинствующий католицизм». На фоне раскола в его семье твердая приверженность армии к моральному единению Родины нашла в душе Франсиско благодарный отклик. Более того, военная академия давала возможность превратить детские мечты Франко о своем будущем вкладе в возрождение великой Испании в реальность. Уже в преклонном возрасте каудильо вспоминал «невыразимое волнение», охватившее его, когда он впервые ступил на «грандиозную» полковую площадь, над которой возвышалась статуя Карла V с надписью: «Либо я погибну в Африке, либо войду в Тунис победителем». Академия стала мостиком между детскими играми в Эль-Ферроле, которые помогали ему избавляться от ощущения собственной неполноценности, и ролью «солдата-героя» в Марокко.
Впрочем, поначалу его учеба в академии отнюдь не предвещала будущей славы. В то время как все юные кадеты проходили «суровый крестный путь novatadas» (жестокий и унизительный ритуал посвящения, которому старшие кадеты подвергали вновь прибывших), заторможенный и замкнутый Франсиско, обладавший не слишком впечатляющими физическими данными, стал посмешищем для остальных учащихся. Годы спустя он будет с горечью вспоминать «об ужасающем приеме, устроенном тем из нас, кто пришел полный иллюзий и надежд, чтобы влиться в большую военную семью». Его писклявый голос стал вечным источником для насмешек. И особенно обидно было, что в стрессовом состоянии он в любой момент мог сорваться на визгливый фальцет. Ко всем прочим проблемам добавилось еще и то, что по причине малого роста для каждодневных строевых занятий ему были сделаны некоторые послабления. Так, несмотря на яростные протесты и утверждения Франсиско типа: «Я могу сделать все, что сделает самый сильный кадет взвода», его сочли неспособным управляться с оружием стандартного размера и выдали винтовку с укороченным на пятнадцать сантиметров стволом.