Возможно, он опасался, что, если немедленно не объявит о своих претензиях на престол, бурбонская монархия может и не сыграть существенной роли как во франкистской, так и в пост-франкистской Испании. Ведь каудильо никогда не потерпит возвращения на трон его отца. Однако для дона Хуана это лекарство было слишком горьким, чтобы не морщась его проглотить. В апреле, после смерти Виктории Эухении, у дона Хуана состоялся тяжелый разговор с сыном. Он пытался убедить Хуана Карлоса отказаться от трона, когда Франко его предложит.
Но очень скоро рост студенческих волнений задвинул вопрос о преемнике в долгий ящик. Хотя в июне 1966 года Франко торжественно заявил о своей вере «в замечательную, благородную и честную молодежь» и утверждал, что «нам нужен только диалог», его энтузиазм резко уменьшился, когда недовольство студентов в очередной раз переросло в открытый бунт. 24 января 1969 года режим объявил о введении «чрезвычайного положения», несмотря на убеждение Лопеса Родо и Фраги, что это равносильно «стрельбе из пушек по воробьям». Сторонники жестких мер Карреро Бланко и Алонсо Вега с энтузиазмом поддержали решение каудильо. Но они быстро изменили свое мнение, когда стало очевидным, что Солис и его приспешники воспользовались кризисом, чтобы помешать Франко назначить преемником Хуана Карлоса, сторону которого Карреро и Алонсо занимали. После особенно бурного выяснения отношений среди министров измученный Франко согласился отменить «чрезвычайное положение» и официально объявить о своей поддержке Хуана Карлоса. Правда, он предусмотрительно решил пока не сообщать об этом самому принцу, поскольку тот собирался съездить в гости к отцу. Как пояснил каудильо, «мне пришлось бы просить Хуана Карлоса дать честное слово не раскрывать секрета, а если бы отец спросил его, то ему пришлось бы солгать». И действительно, дон Хуан будет просто потрясен, когда узнает о «предательстве» (по его мнению) сына.
Франко сообщил кабинету о своем решении 21 июля 1969 года и, несмотря на сопротивление некоторых твердолобых фалангистов, противников Хуана Карлоса, на следующий день вынес это решение на рассмотрение кортесов. Хуан Карлос поклялся в верности идеалам «Движения» в полной уверенности, что это не помешает осуществлению демократических преобразований когда-нибудь в будущем. Хотя Хуан Карлос и отправил письмо отцу, уверяя его в «сыновней преданности и любви» и объясняя, что принес «самую большую жертву в жизни», чтобы гарантировать возвращение монархии и обеспечить «много лет мира», его отец пришел в бешенство. Он немедленно дистанцировался от монархии, столь тесно связанной с диктатурой. Тем самым Франко сумел вбить клин в отношения между доном Хуаном и его сыном. Стремясь подчеркнуть, что период, во время которого он находился у власти, был не «диктатурой, отделявшей две эпохи», а «подлинным исправлением истории», Франко отказался сделать Хуана Карлоса принцем Астурийским. Этот титул обычно давали наследнику престола. Хуан Карлос вынужден был согласиться с Франко в том, что непрерывность и легитимность династии Бурбонов были нарушены. В результате Франко смог связать будущее монархии со своим собственным политическим наследием.
После того как видимость преемственности была обеспечена, казалось, все пойдет хорошо. На деле получилось по-другому. Решение вопроса о преемственности послужило сигналом к тому, что правление Франко близится к концу. Конкурирующие группировки во властных структурах пустились во все тяжкие, чтобы укрепить свои позиции в пост-франкистской эпохе. И хотя каудильо в политическом отношении являлся приверженцем идеи Карреро Бланко и Лопеса Родо о постепенном переходе к монархии, он был невротически склонен прислушиваться к истерическим предостережениям Солиса и других сторонников жесткого курса, которые, словно мухи, роились вокруг доньи Кармен во дворце Эль-Пардо. В эту группу входили муж Ненуки, Кристобаль Мартинес Бордиу, давние франкисты вроде Хирона и несколько реакционных генералов старой закалки.
В 1969 году Солис, который неустанно искал компромат с целью дискредитировать технократов из Opus Dei и подорвать их политическое влияние, напал на дело компании «Матеса». Она производила в Памплоне текстильное оборудование и была одним из флагманов светлого будущего, обещанного технократами. Постоянные голословные утверждения о массовых злоупотреблениях в латиноамериканских филиалах «Матесы» вылились в злобную кампанию в фалангисгской прессе, клеймившей «национальный позор». Но Франко, которого больше раздражала разгульная свобода прессы, чем любые обвинения в коррупции, отказался даже говорить на эту тему. (Когда Солис и другие фалангисты бросились к каудильо с обвинениями против технократов, он, как утверждает молва, резко оборвал их: «Что вы имеете против Opus Dei? Ведь они-то действительно работают, а вы только трахаетесь». 1 октября 1971 года он с недовольным видом простил большую часть обвиняемых, проходивших по делу «Матесы».) Карреро Бланко, напуганный газетной кампанией, согласно которой в Испании царили «политический застой, экономическая монополия и социальная несправедливость», решил, что в этом виноваты Фрага как министр информации и Солис как министр-секретарь «Движения», и тут же отправил их в отставку.