Публичная свадьба почти столь же эффективна, как и внешняя война, чтобы отвлечь недовольное общественное мнение. Жители Овьедо разглядывали юную пару и старались забыть о личных проблемах и национальной несостоятельности испанского правительства. Огромные толпы собрались, чтобы увидеть, как их герой входит в церковь под королевским балдахином, и встречали молодых оглушительными аплодисментами. Юная романтичная невеста Франко, ошеломленная таким публичным приемом и заваленная телеграммами членов легиона, которые приветствовали ее как их новую мать, вспоминала в восхищении: «Мне казалось, что я вижу фантастический сон… или читаю прекрасный роман… о себе самой». Но если мать Франсиско Франко, вся сияющая от распиравшей ее гордости, присутствовала на церемонии, то его отца на свадьбе не было. То ли Франко не захотел давать повод злобным столпам светского общества Овьедо почесать языки по поводу семейных проблем его родителей, то ли сам дон Николас отказался прийти. Так или иначе, это лишний раз подчеркнуло пропасть между обоими мужчинами. Некоторое утешение Франко нашел, когда одна мадридская газета поместила статью под эпохальным заголовком: «Свадьба героического каудильо». Тогда молодого командира впервые назвали «королем-вои-телем». И это будет отнюдь не в последний раз.
Несмотря на обнадеживавшие рассуждения местной прессы насчет того, что «галантные и нежные фразы, которые благородный воин нашептывал на ухо прекрасной возлюбленной во время перерыва в военных действиях, нашли в конце концов свое божественное освящение», романтическим идеям Кармен не суждено было долго жить. Хотя их брак и оказался более долговечным, чем супружество родителей Франко, никогда с самого начала в нем не имелось и признаков страсти или большой любви. Как только отпала необходимость играть роль галантного рыцаря и соискателя ее милостей, Франко превратился в холодного, физически заторможенного мужчину. Более привычный добиваться расположения женщин, чем пользоваться их милостями, он совершенно очевидно предпочитал поле боя супружескому ложу. С годами их союз становился все более формальным, причем Пакон говорил, что Франко всегда становился особенно молчаливым и сдержанным в обществе своей жены. Фотографии четы только подтверждают это мнение.
После медового месяца молодожены поехали в Мадрид, где их ожидал прием у короля, прежде чем отправиться на постоянное жительство в Сеуту. Хотя королеве Франсиско запомнился как «молчаливый и робкий молодой офицер», сам Франко позднее будет утверждать, что во время обеда с королем и пребывавшим в чрезвычайно веселом настроении Примо де Риверой он смело изложил свои сокровенные планы по сохранению и укреплению испанских позиций в Марокко. Действительно ли Франко набрался храбрости, чтобы сделать это, или нет, ясно, что данную проблему он принимал очень близко к сердцу. Одна из его многочисленных статей, которые публиковались в военной газете, была озаглавлена «Пассивность и бездействие». В ней он обличал «пародию на протекторат» и заявлял, что слабость Испании провоцирует волнения среди туземных племен.
В 1924 году, когда Франко вернулся в Сеуту, Абд-аль-Керим называл себя «рифским эмиром», отказывался признавать королевскую власть и пытался добиться признания Лигой Наций независимого марокканского государства. Контролируя небольшую зону вокруг Мелильи, испанцы были заперты в городах Сеута, Тетуан, Лараче и Ксауэн. Слухи о том, что Примо де Ривера рассматривал возможность полного ухода испанцев из Марокко, вызвали массовое дезертирство из марокканских частей, которые не желали в одиночку противостоять мстительным врагам. Однако многие легионеры твердо заявляли, что они останутся на боевых постах, что бы ни произошло. Франко занимал более гибкую позицию. Не желая «светиться» в подстрекательских и мятежных дискуссиях со своими сотоварищами, он тем не менее выступил с гневной публичной речью против намерений оставить Марокко, когда сам диктатор решил посетить испанскую военную базу в 1924 году. Рассуждения Примо по поводу стоимости сохранения и укрепления колонии явно пришлись не по душе многим офицерам. Недовольство бурлило на грани открытого бунта, и Франко, испугавшийся собственной смелости, сразу после собрания устремился вслед за Примо, чтобы извиниться и предложить свою отставку, которая, к его вящему облегчению, была с улыбкой отвергнута.