Какими бы мотивами ни руководствовался Франко, Асанья воспринял его выступление всерьез. В своем дневнике он отметил, что «неосторожные выпады Франко против высших чинов» могли бы послужить основанием для «его немедленной отставки, если бы он все равно сегодня не должен был освободить занимаемый пост». 23 июля Франко узнал, что его безупречный послужной список оказался серьезно подпорчен официальным выговором, требующим от него «сдержанного поведения и соблюдения элементарных правил дисциплины». Хотя Франко и направил министру обороны «сожаления по поводу ошибочного истолкования мыслей, высказанных в его речи», и выразил готовность в соответствующих обстоятельствах поднимать республиканский флаг, а также исполнять республиканский гимн, продемонстрировав таким образом верность режиму, выговор так и остался в силе. Этот случай, наряду с восьмимесячным изгнанием в полуотставку (хотя и с сохранением восьмидесяти процентов жалованья), вызвал у Франко ощущение глубокой несправедливости, которое к 1936 году превратилось в жгучее желание мести.
Озлобление Франко было подогрето целой серией поджогов церквей, совершенных анархистами. Они выступали против тесного союза церкви с коррумпированной системой касикизма. Хотя впоследствии Франко и использует эти поджоги как подтверждение своих слов, мол, Родина-Мать (его мать) подвергается постоянному насилию со стороны Республики, вполне вероятно, что в первую очередь генерала разъярили слухи о младшем брате, который якобы снабжал анархистов авиационным горючим. Безусловно, ликование Рамона по поводу «выступления людей, которые захотели освободиться от клерикального обскурантизма», пришлось ему не по вкусу. В киносценарии Франко на Исабель де Андраде — такую же ярую католичку, как и донья Пилар, — в мае 1931 года напали молодые поджигатели церквей, когда она пыталась увещевать их. Республиканские охранники все видели, но предпочли остаться в стороне. Когда в конце концов старший сын Педро соизволил навестить умирающую мать, ему сообщили, что она вряд ли переживет «шок и позор», которым республиканский режим подвергал ее Родину. И только если в стране установятся «мир и спокойствие», она сможет выжить. Однако политические взгляды сбившегося с пути Педро и сама Республика никак ле способствовали выздоровлению Исабель, в результате «в один из осенних вечеров Господь послал ей утешение, о котором она так часто молилась: не видеть, как погибнет ее Родина». Спустя тридцать лет Франко будет по-прежнему с яростью говорить о сожженных храмах, утверждая, что поджоги выражали самую суть ненавистной им Республики. По иронии судьбы, горько обвиняя Республику в уничтожении Родины, именно сам Франко, развернув в 1936 году против своей страны настоящие военные действия, на деле погубил ее.
Вынужденный отпуск в Овьедо предоставил генералу массу свободного времени, для того чтобы копить свою ненависть к Асанье и вообще ко всему миру. Даже то небольшое удовлетворение, которое он мог бы получить от изгнания младшего брата из правительства из-за его участия в тайных заговорах анархистов против Республики, сошло на нет, когда масонские друзья спасли Рамона от очередного приговора и обеспечили ему в парламенте место депутата от Барселоны. Тот факт, что именно масоны, между прочим, трижды отвергавшие прошения Франко о принятии в свои ряды, помогали опальному Рамону, еще больше укореняло генерала в мысли, что с ним поступают несправедливо. Ненависть Франко к масонам и брату становилась все сильнее, постепенно сливаясь с навязчивой идеей о других врагах — коммунистах. В то время как озлобленная неудачами мужа донья Кармен источала яд в адрес Республики, он с жадностью поглощал антикоммунистическую пропаганду, маниакально распространяемую «Международной Антантой» наряду с ежедневными репортажами в правой прессе, обвиняющей новый режим в эскалации насилия и антиклерикализме.
В то лето участившиеся вспышки насилия и забастовки, организованные анархо-синдикалистами НКТ в Барселоне и Севилье, усилили в армии ощущение анархии и кризиса. Поползли слухи о надвигающемся перевороте. Под домашний арест были посажены генералы Эмилио Баррера и Луис Оргас, как и большинство подобных лидеров. Позже Оргаса выслали на Канарские острова. Уверенный в том, что Франко был «единственным человеком, которого стоило опасаться», Асанья велел установить за ним слежку. Враждебность между ними вспыхнула с новой силой на встрече, состоявшейся 20 августа 1931 года, когда Асанья в достаточно покровительственной манере предупредил Франко, чтобы тот не очень полагался на своих друзей и почитателей. Его осторожное замечание, что он был бы рад воспользоваться услугами генерала, заставило раздраженного Франко резко отреагировать: «И для того, чтобы воспользоваться моими услугами… ко мне приставили полицейскую машину, чтобы следить за мной!» Тем не менее Франко торжественно заявил о своей верности и в то же время признал, что монархисты, враги Республики, поддерживали с ним отношения. Позже Асанья говорил о Франко, что тот пытался «казаться честным, но выглядело это лицемерием». Однако слежку он все-таки снял.