Скоро все увидели птицу, державшую что-то белое в своих когтистых лапах. Как ни в чём не бывало, ястреб совершил над головами рыцарей круг, потом другой, а затем, сев на землю поблизости от коня князя, положил добычу, клюнул её для порядка и отошёл.
— Ило-ило-йо! — позвал новоиспечённый сокольничий. — Иди ко мне, молодец!
Птица взлетела и уселась на протянутую руку рыцаря.
Тем временем один из сержанов посмотрел на принесённую соколом добычу и в удивлении воскликнул:
— Голубь?! Ого! Да у него что-то есть на лапке!
Впрочем, и другие всадники заметили это и принялись кричать:
— Смотрите, государь! Какой-то мешочек!
«Неужели Господь услышал мои молитвы?! — подумал Жослен, единственный из всех сразу догадавшийся о том, какую добычу принёс Крысолов. — Благодарю тебя, Боже!»
В следующее мгновение понял и князь.
— Срежь и подай мне, — приказал он сержану, который первым заметил мешочек. — А ты, Караколь, — продолжал он, даже не глядя в сторону оруженосца, — подними колпачок и поди-ка поймай моему лучшему соколу крысу...
— Но, государь...
— Нет, конечно, нет, приятель, — словно сменяя гнев на милость, проговорил Ренольд и добавил, принимая из рук сержана мешочек: — Крысу, Караколь, ты оставишь себе. А соколу отдашь свой ужин. И не спорь понапрасну. — Он развернул маленький, сложенный в несколько раз листочек очень тонкого и, конечно, очень дорогого пергамента. — Идите-ка сюда, шевалье Жослен. Извините, что отвлекаю вас от обязанностей фальконьера, но я сроду не умел разбирать эту тарабарщину.
Приняв от сеньора пергамент, рыцарь наморщил лоб и засопел, пытаясь прочитать крохотные завитушки арабской вязи.
— Тут сказано о ваших планах, мессир. Я не всё сразу могу понять... И ещё тот, кто писал, просит того, кому пишет, позаботиться о своей семье, которая живёт в Антиохии... Следующее письмо он отправит, когда войско выступит... Остальное я...
— Хватит и этого, — сказал князь. — В Антиохии? Ну что ж, мы позаботимся... обо всём позаботимся... Давай мне письмо.
— Сам Господь вразумил тирселя, государь! — воскликнул переводчик.
— Не иначе, — хмыкнул князь и добавил негромко: — Охотнички скачут... Чёрт бы их побрал.
Не успел Храмовник передать сеньору послание шпиона, как раздался топот копыт, лошадиное ржание и вполне соответствующий ему рыцарский смех — возвращалась погоня. Впереди всех, держа в руке огромного рыжего кота, скакал Ивенс.
— Охота удалась хоть отчасти, государь! — крикнул он, подъезжая.
— Ты поймал его? — не скрывал удивления Ренольд.
— Нет, — покачал головой ватранг. — Поль Ушастый. Но я собираюсь выкупить у него этого важного пленника. Разве не жаль делать из такой твари воротник?
— Да... — кивая головой, протянул князь. — Охота и правда удалась.
VIII
Агнессе де Куртенэ нравился пожалованный сыном удел, но более всего радовало её, что вотчина одного из тех, кого она ненавидела пуще язычников, старого коннетабля Онфруа, принадлежала теперь ей, Графине. Пожалуй, ничто не свидетельствовало так о силе матери короля, ничто в большей степени не символизировало её победу над баронами земли, как пожалование ей Бальдуэном Торона. Другим важным замком покойного пэра Утремера, Хунином, также владели теперь Куртенэ. Сенешаль Иерусалима сгребал под себя земельные и денежные фьефы. Проявляя недюжинный талант стяжателя, он ухитрялся приобретать собственность, почти не тратя на это средств. Некоторые злые языки уже начинали поговаривать, что в королевстве появилась ещё одна сеньория, сеньория графа Жослена[56].
Всё, в том числе и быстрое обогащение братца, шло на пользу Графине и созданной ею партии, даже помолвка, организованная королём, — одна из бесплодных его попыток помирить между собой непримиримых врагов. Добавим, одна из тщетных, последних попыток. Двадцатидвухлетний Бальдуэн не Мезель умирал, единственный гарант хрупкой стабильности уже превратился в живой труп. Отпраздновав Рождество в Тирс, молодой монарх отправился в Назарет, где в первый же месяц нового 1183 года подхватил лихорадку. Кризис миновал, но болезнь обострила проказу, которая, точно пробудившись ото сна, с новой, утроенной силой принялась уничтожать несчастного короля.
Он едва мог пошевелить конечностями, практически совсем Лишился чрезвычайно острого, почти орлиного зрения, ещё так недавно в битве при Монжиса́ре позволившего Бальдуэну, единственному из всех латинян, сразу разглядеть в «святом Георгии» сеньора Керака. В конце зимы правитель Иерусалима не мог даже поставить своей подписи на документах, однако, как и полагалось истинному христианину, продолжал нести мученический крест, изо всех сил пытаясь оставаться верным королевскому долгу, выполнять монаршую работу.
56
Сеньория Жослена III графа Эдесского (Josslyns III, comte de Rohais).
В 1176 г. Жослен, став сенешалем, практически сразу же женился на третьей дочери Анри Буйвола (Henri le Buffle) и получил за ней Chastiau du Kois и Montfort. 5 февраля 1178 г. Жослен принёс омаж Боэмунду Заике за фьеф в семь городков на территории княжества Антиохийского и обязался поставлять в дружину князя пять рыцарей. Так же получал доходы в размере 1000 безантов с трёх других городов, а с порта Сен-Симеон — 3000 литров вина. 2 апреля 1179 г. Жослен за 7500 безантов покупает
После этого разбросанные по всей Галилее владения Жослена стали «стоить» ежегодно двадцать четыре рыцаря (напомним, что сама столица королевства «стоила» шестидесяти одного рыцаря, а сеньория Трансиорданская — шестидесяти). В дальнейшем «сеньория Жослена» продолжает расти.
Кроме того, он имел денежные фьефы в Акре с ежегодным доходом в 1 000 и в 500 безантов. К тому же в результате хитрой комбинации практически завладел фьефом другого рыцаря (дополнительные 1000 безантов). Во всё той же Акре сенешаль пользовался правом беспошлинной торговли сахаром и мёдом со своего фьефа в Ланаиаме (Lanahiam).