— Ведомо ли вам, — продолжал герольд, — что никто ни жестом, ни словом, ни каким-либо иным образом, например, бесовским наговором или ведьминым волхованием, не должен вмешиваться в отправление суда Господня? Не мешать сражающимся под страхом суровой кары?
— Да! Ведомо!
— А ведомо ли вам, какое наказание полагается тому, кто дерзнёт препятствовать священному акту Небесного правосудия?
— Да!
— Знайте, что любой простолюдин поплатится за святотатство головой своей. Рыцарь же лишится руки, ноги или глаза. — Закончив излагать собравшимся правила поведения, герольд с позволения виконта Гвильома вновь обратился к участникам поединка: — Готовы ли вы, благородный шевалье Амбруаз де Басош оружием своим доказать перед лицом Господа правоту вашего сюзерена?
— Готов! — рявкнул Амбруаз.
Когда затем герольд спросил практически то же самое у Раурта, он, разумеется, дал такой же ответ.
Ввиду отсутствия проклятой шапочки, Жанно предложил набить шлем господина соломой, за что получил хорошую оплеуху кулаком в кольчужной перчатке.
«Ничего, — решил Вестоносец. — Дай Бог до пешей схватки на мечах не дойдёт. Для копейного боя и так сгодится».
Одно настораживало Раурта, дестриер противника вёл себя довольно спокойно, а вот его собственный конь, очевидно чувствовавший настроение всадника, то и дело храпел, встряхивал головой или просто начинал как-то уж очень нервно переминаться с ноги на ногу.
«Скорее бы уж, что ли, сигнал? — подумал рыцарь. — Скорее бы уж всё кончилось!»
Услышав трубу герольда, он вздохнул с облегчением и пришпорил жеребца. Для начала оба участника поединка дважды проскакали друг мимо друга с поднятыми копьями. На третий раз, по сигналу рога, они набрали скорость и в нужный момент разом опустили своё оружие.
Раурт, сгорбившись, прикрылся длинным треугольным щитом от самой смотровой щели шлема до колена и нацелил наконечник своего копья в голову Амбруазу. Рыцари столкнулись, но первая попытка не принесла ни одному из них победы. Вестоносец промахнулся, однако, в свою очередь, сумел принять остриё украшенного лентами копья противника на щит. Оно пропороло его основание насквозь и застряло в специально подложенной подушке — дальше всё равно не пустил бы деревянный треугольный флажок на рожне. Превосходное ясеневое древко не выдержало нагрузки и с треском переломилось пополам.
Зрители дружно ахнули: теперь, когда первая атака закончилась, они имели полное право дать волю чувствам, не опасаясь лишиться кто головы, а кто какой-нибудь другой необходимой части тела. По условиям данного конкретного поединка, всадники имели возможность сделать ещё две попытки, после чего им полагалось покинуть сёдла и, освободившись с помощь оруженосцев от металлических союзок[72], с мечами в руках драться в пешем строю. В таком случае шансы более молодого и выносливого галилеянина заметно возрастали.
— Где же обещанная тобой помощь, Жюльен?! — прошептал себе под нос Раурт, зная, что никто, кроме разве что собственного жеребца, не слышит его. — Помоги мне, Господи.
Бойцы разъехались для новой сшибки. Они яростно атаковали друг друга, но вновь безрезультатно: Вестоносец, как и в первый раз, промахнулся, а противник его опять лишился копья. Только теперь оно разлетелось на несколько кусков, видно, оказалось чересчур пересушенным, и представителю обвинения пришлось менять щит — благо, имелся один запасной.
Рыцари поскакали каждый в свой конец ристалища.
Раурт понимал, в третий раз ему во что бы то ни стало необходимо осуществить своё намерение — угодив кончиком копья в «горшок» на голове Амбруаза де Басоша, если и не убить его, то, по крайней мере, вывести из строя, лишить возможности продолжать поединок. Внезапно Вестоносец почувствовал, как страх стал уходить, и впервые за всё время подумал:
«А ведь если я одолею его, мне причитаются его доспехи и конь! А это совсем не так плохо!»
Рыцарь забыл обо всём остальном, даже о том, что для того, чтобы получить боевое облачение и дестриера противника, недурно было бы для начала одолеть его.
«Помоги! Помоги мне, Господи!» — Вестоносец мысленно шептал молитву, сосредоточив всё внимание на спрятанной под стальным ведром голове шевалье Амбруаза, — он и не думал вжиматься в седло, как поступал его оппонент. Для Раурта не осталось теперь ничего, только шлем противника и кончик собственного копья.
Они снова столкнулись, ударились друг в друга со всего маха.
— Есть! — завопил Вестоносец. — Есть!
Он не видел, что стало с Амбруазом, даже как будто бы не слышал треска сломавшегося копья, он лишь почувствовал — попал! Резко натянув поводья не в меру разогнавшегося жеребца, Раурт развернул животное и увидел то, что случилось. Белый дестриер противника скакал, никем не останавливаемый, в направлении палатки победителя — правильно, там теперь скакуну и место, благородному шевалье Амбруазу конь теперь более никогда уже не понадобится! Галилеянин лежал, распростёршись на земле, и не подавал признаков жизни. Даже если он сейчас и поднялся бы, всё равно, сто против одного — Амбруаз, скорее всего, не смог бы продолжать поединок. А это означало... это означало, что сегодня ещё до заката верёвка стянет не его, Раурта, шею.