Белокурый ангел Онфруа де Торон и темноволосая черноглазая принцесса Изабелла представляли собой прекрасную пару; они ни в малой степени не походили на тех двух бедолаг, чьи жизни унёс снаряд, брошенный сарацинской катапультой. Камень лишь исправил ошибку Создателя: ей-же-ей, не стоило Господу Богу создавать таких человеков — что это в самом-то деле за подобия Творца? Нонсенс, чушь, чепуха! Лучше уж, Всеблагий, твори Ты таких, как наследник Петры и его невеста!
Впрочем, точности ради заметим, что уж и не невеста, а жена, самая настоящая жена перед тем же Богом — обвенчаны они. Ему семнадцать, ей — одиннадцать. Он, хотя обликом муж, красен, словно жена, станом изящен и сладок речами[80]. Она — дитя, у которого ради высших интересов отобрали детство. Даже для Востока XII столетия от Рождества Христова, где девушки выходили замуж очень рано, такой брак мог быть оправдан лишь серьёзнейшей политической необходимостью.
Но напрасно король рассчитывал помирить враждующих баронов, слишком уж сильна была ненависть, чересчур глубока пропасть. Не успело начаться торжество, как Мария Комнина обнаружила, что ей воспретили доступ в покои дочери. Дама Этьения не позволила невестке видеться с матерью, дабы оградить Онфруа с юной супругой от вредных нашёптываний заморской интриганки — нечего жене приятеля графа Раймунда разводить интриги в Кераке!
Ни жива, ни мертва от страха, отправилась Изабелла к алтарю, как во сне отвечала она на вопросы митрополита Горной Аравии, точно изваянная из белого мрамора, сидела она на пиру. Новоиспечённая жена радовалась долгожданной возможности покинуть зал, чтобы не видеть охваченных дурашливой весёлостью взрослых, не слушать непристойностей, то и дело, и по мере поглощения вина из хозяйских подвалов всё чаще, слетавших с губ мужчин, не ловить заинтересованных — эти мужчины такие свиньи! — или сочувственных — без мужиков всё равно никуда, как-то у тебя получится с этим херувимчиком? — взглядов женщин.
И вместе с тем, уходя, она знала, что, покинув пирующих, попадёт из огня да в полымя. Мысль о необходимости делать с малознакомым парнем что-то такое, о чём не могли как следует рассказать ни мать, ни няньки, приводила принцессу в ужас. «Как нашей прелестнице повезло, — говорили её собственные служанки в милом сердцу Наплузе и здесь, в мрачном Кераке. — Выходит за такого красавца». — «Ну и что ж с того? — возражали другие. — Они и сама что розовый бутончик, прекрасный цветок. Как же ей да не за красивого идти? Скажете тоже! А какие детки у них родятся?!» Но хоть бы одна объяснила толком, что же нужно делать, чтобы эти детки родились! Все только твердят: «Разоблачишься. Ляжешь. Скажешь: “Возьми меня, муж мой, господин мой”, — а там... а там всё само собой случится!»
И вот они остались вдвоём.
Преодолевая дрожь, с закрытыми глазами, Изабелла села на кровать и молча начала стягивать с себя расшитую золотыми и серебряными нитями, украшенную жемчугом и драгоценными камнями длинную, едва не до пят котту с широкими рукавами — в ней выходила замуж за короля Аморика мать. Затем сняла соркени́ — более короткую, немногим ниже колен, подчёркивающую фигуру шёлковую блузу с обтягивающими рукавами — специально заказанную к свадьбе у самого лучшего портного в Наплузе.
Наступил черёд камизы.
Во дворце матери в Наплузе одеваться и раздеваться Изабелле, как и дочери любого нобля, помогали служанки, однако она прекрасно могла справиться с этим и сама. Надо было только встать, наклониться, взять в руки край подола тонкой льняной рубашки и одним движением сдёрнуть её с себя. Так просто. Потом останется только лечь и сказать волшебные слова, после которых... всё случится само собой. В последний раз мысленно попросив Богородицу помочь ей, Изабелла сняла камизу и, бросив её на кровать, поспешила спрятать под одеялом покрывшееся мурашками тело.
Теперь слова, те самые...
Всё то безумно долгое время, пока она боролась с собой, девушка и не думала о муже. Она даже не знала, где он находился: где-то тут, в комнате, но где именно?
— Возь... ми... муж... господин мой, — пролепетала Изабелла и, внезапно почувствовав на щеке прикосновение, вскрикнула от неожиданности: — Что?!
Онфруа со страху отдёрнул руку:
— Мадам?
— О мессир, это вы? — спросила она, во все глаза уставясь на супруга. — Я подумала... Я... — Она запнулась: «Боже мой! До чего же нелепо! Что ещё я могла подумать? Мы же одни!»
80