— Но не единственная, — уточнил Бальдуэн. — К тому же, надеюсь, до этого не дойдёт. Да поможет нам Господь, да продлит он дни моего преемника, да пошлёт согласие между баронами. — В последнее, судя по его дальнейшим словам, умирающий правитель Святой Земли верил меньше всего. — И ещё, — продолжал он. — Пусть изготовят специальный ковчег и переложат в него королевскую инсигнию, дабы в случае безвременной кончины моего племянника ни одна из... ни одна из клик... Этого не пишите, шевалье. Напишите, что я желаю, чтобы у ковчега этого было три замка, как тогда, когда мы делали специальный сбор для борьбы с язычниками. Может быть, можно использовать один из них...[87]
— Но... зачем, сир? Корона ведь не деньги?
— Хуже, — тихо произнёс король, — куда хуже. Пусть один из трёх ключей хранится у патриарха, второй — у магистра Госпиталя, а третий — Храма. Вот и всё, дальше не пишите. Надеюсь, вам понятно, что если даже двое из них, например, магистр Жерар и патриарх, сговорятся и решат в нарушении клятвы предпринять какие-то действия, чтобы самостоятельно решить проблемы наследования престола, то они вряд ли смогут подбить на такое дело магистра Роже́ра. С другой стороны, и графу Раймунду окажется нелегко получить знаки королевской власти, если он вздумает захватить корону.
Казалось, впервые за многие годы правления в Святом Граде Иерусалимском Бальдуэн ле Мезель вздохнул свободно. Наконец-то, пусть хотя бы и на смертном одре, он смог вмешаться в бесконечную партию, разыгрываемую вокруг его трона. Бароны не посмеют ослушаться его, пока он ещё жив. Делая знаки королевской власти недосягаемыми для обеих сторон, ведущих непрерывную борьбу за «шахматным столом», шестой правитель Иерусалима создавал «на доске» самую настоящую патовую ситуацию. Если только...
— Ваше величество, — с ужасом проговорил Жослен в наступившей тишине. — А если... если кто-нибудь захочет открыть ковчег обманом?
Для человека XX века такое предположение показалось бы наиболее естественным — и действительно, что стоит всесильным вельможам состряпать ещё один экземпляр заветного ключа? В наше время — да, хоть десять, хоть миллион. Однако для молодого рыцаря и его венценосного собеседника, живших в конце ХII столетия от Рождества Христова, такое предположение казалось столь же чудовищным, сколь и... бессмысленным. У них существовало иное понятие о легитимности таких процедур, как коронация.
— Но как? — проговорил первый из них. — Им ни за что не удастся скрыть обман. Народ не примет такого властителя. Никто не встанет под его знамёна. Он останется один, окружённый кучкой бессильных что-либо изменить сторонников, соучастников собственного злодеяния.
— Верно, государь! — Храмовник просиял, восхищенный мудростью короля. — Как ловко, а? Мне бы и в голову ничего подобного не пришло! Никто не смог бы придумать лучше, чем вы!
Бальдуэн не разделял восторгов рыцаря и после долгого молчания произнёс:
— Вымарайте-ка слова «после моей смерти»... Нет, я, кажется, сказал там: «По смерти моей»?
— Да, ваше величество, — поспешил подтвердить Жослен, — именно так вы и изволили выразиться.
— Нет, нет, мой друг... — В тоне короля вновь послышалось что-то похожее на горькую иронию. — Я не раздумал умирать. Просто, я подумал, что будет лучше... Напишите так: «После того, как вам... — то есть им, баронам и всем прочим, кого вы там перечислили, — станет ведома моя последняя воля...»
— Иными словами, государь, вы желаете, чтобы коронация вашего племянника произошла при вашей жизни.
— И как можно быстрее, шевалье. Поскольку жизни этой уже почти не осталось. Вы всё исправили?
— Да, сир.
— Тогда прочтите мне всё снова, шевалье. Всё, что получилось, от начала до конца.
Когда Жослен исполнил приказ короля, тот произнёс:
— А теперь спрячьте пергамент мне под подушку... Нет, лучше под перину. Уберите письменные принадлежности, чтобы всё выглядело так, как будто бы вы ничего и не писали. Теперь поклянитесь мне перед Господом, что никому и ничего не расскажете о том, что делали здесь, даже вашему сеньору.
— Клянусь, государь.
— Велите позвать слуг и скажите сенешалю Жослену, чтобы созывал баронов на совет.
— Это всё, ваше величество?
— Да, — твёрдо ответил Бальдуэн ле Мезель. — Прощайте, шевалье.
— Прощайте, государь.
Ни патриарх, ни сенешаль, ни его сестра, ни кто-либо из пэров Утремера не мог оспорить завещание прокажённого монарха, обнародованное на совещании Высшей Курии. Все они, включая и руководителей военных орденов, торжественно поклялись исполнить его последнюю волю. На следующий же день после церемонии принесения клятвы Балиан Ибелинский принёс захворавшего наследника в церковь Гроба Господня, где патриарх Ираклий короновал мальчика королём Иерусалимским Бальдуэном Пятым.
87
В феврале 1183 г. был объявлен специальный однопроцентный налог на движимое имущество всех свободных граждан королевства, за исключением баронов и клира, которым полагалось платить два процента. Деньги с южных провинций королевства свозились в Иерусалим, с северных — в Акру, где перекочёвывали в сундуки, каждый из которых имел три замка. Один ключ был у патриарха, второй у настоятеля церкви Святого Гроба, третий у коменданта Башни Давида и т. д.