— Целых два у тебя Мануила, — усмехнулся Ренольд. — Никак не меньше. А я третьего знавал. Верно, разных мы с тобой встречали, а, Рамдала?
— То верно! Твоя светлость про того, что сейчас правит в Бизантиуме, изволит речь вести, а я его деда вспомнил...
— Сколько же тебе лет, сердешный? — с деланным сочувствием осведомился рыцарь. — Может, сто?
— Да ещё с излишком, — поддакнул Жослен, из чьей молодой памяти ещё не стёрлись недавние уроки истории. — Прежний Комнин именем Мануил, что правил ромеями, преставился аккурат посередине прошлого века[16].
Франки дружно засмеялись, а рассказчик, оскорблённый в лучших чувствах, звеня цепью, отполз от них подальше и демонстративно отвернулся к стене. Однако долго усидеть на одном месте не мог — одно дело, когда тебя пытается вышучивать мальчишка, на которого можно и внимания не обращать, а другое — зрелый муж, бывалый воин.
— Я, твоя милость, видел столько правителей, — заявил врачеватель и звездочёт, — что и не всех помню, тем более Мануила! Того я и помнить не желаю! Я, если уж угодно тебе знать, вообще выбросил его из головы, ибо облик его сделался мне не люб и не мил, а противен сверх всякой меры!
Ренольд по известным причинам также не жаловал базилевса ромеев. В бытность свою правителем Антиохии князь вместе с ныне покойным правителем Киликии Торосом Рубеняном совершил набег на остров Кипр, решив на месте попробовать самого лучшего вина и убедиться, что купцы не разбавляют его водой или, упаси Господи, не портят маслом. Ещё многие десятилетия пугали матери младенцев именем Ренольда Шатийонского. Между тем остров входил в состав ромейской державы. У императора Мануила как-то все руки не доходили покарать находников — война, поражение от норманнов в Калабрии, придворные интриги, словом, недосуг. Правда, когда базилевс наконец освободился, он показал удальцам, что почём: уж тогда и Торос, и Ренольд вволю наглотались пыли, лёжа в облачении кающихся грешников перед троном разгневанного сюзерена и выпрашивая у него прощение.
Каким бы безбожным вралём ни был лекарь, всё же слова его относительно скорого падения власти Комнинов приятно согревали душу. Понимал князь без княжества, рыцарь без коня, что в известной мере обязан своим нынешним положением политике Мануила да бывшего родственничка, ныне уже покойного правителя Иерусалима, идеального короля Бальдуэна.
— Ладно, Рамдала, — примирительным тоном начал Ренольд. — Иди к нам поближе. Мы вовсе не хотели обидеть тебя недоверием. Дьявол с ним, с Мануилом. Даст Господь, твои предсказания исполнятся. Скажи-ка мне теперь лучше, каков собой Саладин?
Немедленно забыв о своей обиде, Абдаллах придвинулся поближе к франкам и заговорил:
— Вот уж чего никогда не скажу, так это неправды! Если не знаю чего, так и признаюсь, что не знаю, а не выдумываю, как иные, чего ни попадя. Одно ведаю, сей муж сердит и запнет своего господина, и не только самого его, а и весь род его. Клятвы дому его с себя сложит и примется пожирать область за областью, княжество за княжеством, царство за царством. Я за то и попал сюда, что по простоте души своей и благорасположению моему к людям, которым служу, открыл им правду. Сказал я им, что за саратаном Махмудом идёт асад Юсуф. Поелику прилив не остановить, и как ночь сменяет день, а день ночь, как один месяц сменяет другой и год идёт за годом, так одно дерево растёт и наливается соком, а другое иссыхает; как ребёнок становится на ноги, вырастает и, сделавшись мужем, дав плоды, старится и умирает, так и один народ, пережив славу сильного, в свой черёд уступает место другому. А кто правит им, один царь или другой, то от Всевышнего, он, как капитан на судне, ставит кормчим того, кто потребен к случаю. Неспособному или неопытному не доверит он руль в бурю, если только не намерился погубить корабль... — Врачеватель и звездочёт неожиданно прервал свою речь на самой высокой ноте и добавил уже совсем иным тоном: — Так-то вот я и сказал им...[17]
— Так и сказал? — переспросил Ренольд. — И что же они?
16
Тут оруженосец ошибся: Мануил Комнин, политический деятель середины XI века, императором не был.
17
За саратаном (знак рака) действительно следует лев — асад. Что до Салах ед-Дина, то он вполне мог родиться под знаком льва — месяц зу-ль-каада 531 года лунной хиджры. Однако Нур ед-Дин, появившийся на свет в десятый месяц 511 лунной хиджры (в 1118 г. н. э.), — года собаки и, как можно с большой долей уверенности предположить, под знаком хут (рыбы), — не мог с полным правом называться саратаном. Скорее тут всё дело в образности выражений рассказчика.
Теперь об именах. Нур ед-Дин в отличие от своего знаменитого отца, атабека Мосула Имад ед-Дина Зенги, никогда не величался сверх меры. Более того, как говорили некоторые из современников, могущественный правитель был не просто скромен, но даже и весьма склонен к самоуничижению. Например, он сам себя называл просто