— Эй, мессир! — воскликнул один из всадников князя. — Смотрите-ка, что там кричит этот нехристь? Чего хочет?
— Чего ему надо? — подхватил другой.
— Не ясно, что ли? Сразиться желает, — проворчал один из рыцарей, такой же седой, как и сам сеньор. — Выехали бы, молодёжь, да проучили мерзавца.
Обычай начинать сражения поединком — очень древний; случалось и в старину, и в более новые времена, что войско, чей богатырь оказывался повержен, приходило в ужас и в безумной панике бежало, даже и не скрестив клинка с неприятелем. В любом случае проигрыш бойца не шёл на пользу стороне, которую он представлял. Салах ед-Дину очень бы не хотелось каких-нибудь осложнений, но запретить показать свою удаль одному из шейхов, тем более что тот относился к числу добровольцев, он не решился. Пусть его попытает счастья, если ему проломят голову, что ж, Аллах велик, значит, так тому и быть, а победит, христиане и вовсе падут духом[113].
— Я, Сараф ед-Дин ибн Солпан ибн Гуныш, великий шейх из великого Мангураса, вызываю вас на бой, презренные трусы! — выкрикивал богато одетый всадник в сверкавшем драгоценными каменьями зелёном шёлковом халате и белой чалме, разъезжая вдоль порядков латинян на маленькой, но изящной лошадке и потрясая пикой. — Выходи любой, кто знатен, сражаться со мной в конном или пешем строю.
— Что он сказал? — обратился к старому рыцарю молодой, недавно прибывший из Франции. — Как его зовут? Он сказал — Фиц-Салтан? Это что, сын султана?! Правда? Это правда?! А что такое Гуниш? Вы не могли бы разъяснить мне, что он сказал, мессир? Могу ли я принять его вызов?
Глаза наёмника загорелись огнём — ценный конь, богатая одежда, всё это вполне могло пригодиться бедному пилигриму. Впрочем, языковый барьер сыграл шутку не только с чужаком, практически немым среди восточного люда нефранкского происхождения, но и с многими другими, даже с пехотинцами, большая часть которых родилась и выросла тут. По рядам христиан прокатился рокот — сам сын султана вызывает на бой латинских рыцарей! Кому же с ним драться? У короля нет сына, значит, кому-нибудь из самых знатных рыцарей?!
Старик-абориген ухмыльнулся и снисходительно произнёс:
— Мессир, вы, верно, ослышались из-за ветра. На мой разум, он сказал не Гуниш, а Каниш — собачий сын. А уж принимать вам вызов или нет, теперь решайте сами. Хотя, чаю я, вы опоздали.
Сказав это, пожилой воин показал на всадника, быстро приближавшегося к «собачьему сыну». Храбреца заметили и другие; рыцари прищёлкивали языками и качали головами: какой проворный! Что ж я-то сидел? Эй-ex! Пропала добыча!.. Пехотинцы, затаив дыхание, ждали исхода поединка и всё чаще бросали нетерпеливые взгляды в сторону озера, находившегося где-то там далеко-далеко внизу; им казалось, что сейчас они, припав к его краю, могут высосать до дна всё его серебро — ни о какой другой добыче они и не помышляли.
Рыцари между тем, поскольку ничего другого им просто не осталось, продолжали строить предположения.
— Храмовник! — закричал кто-то. — Успел! Вот шустрые они, черти!
— Жадные! — поправил другой и добавил с вызовом: — Конь-то пока под всадником и халат на нём!
Тамплиера, откликнувшегося на вызов, узнали.
— Да это Маркус!
Но, как всегда, нашлись скептики:
— Нет, это не он! У него конь другой!
— Это он, но его зовут не Маркус, а Маврикиус! — уточнил кто-то.
Наконец сыскался арбитр, способный рассудить спорщиков:
— Да ладно вам! Какая разница? Давайте посмотрим.
— Чего тут смотреть? — махнул рукой скептик.
В общем-то он оказался прав.
Бойцы поприветствовали друг друга и разъехались. А потом помчались один на другого. На что рассчитывал «сын султана», сказать трудно. После первого же столкновения он вылетел из седла и, упав на каменистую землю, остался лежать там без движения. Победитель подъехал, спрыгнул с коня и, выхватив кинжал, склонился над поверженным врагом. Добивать Собачьего Сына не пришлось. Маврикиус поднялся и знаками показал сначала туркам, потом, повернувшись, своим, что победил — мол, всё честно, дайте добычу забрать, сволочи.
Однако не успел храбрый тамплиер опытными и привычными руками в мгновение ока ободрать тело мёртвого противника и, прихватив всё ценное, и в особенности кобылу, направиться в расположение франков, как победа его обернулась самыми неожиданными последствиями для всей армии.