Италия в географическом смысле была значительно более подходящим объектом, но политическая ситуация там не отличалась стабильностью, поскольку компартия этой страны в 40-х г., пожалуй, могла обеспечить неустойчивость гипотетического тыла «демократий». По той же причине, кстати, не подходила Греция, которая к тому же располагалась слишком близко к исходным позициям потенциального противника. У американских военных не было выбора. Палец штабиста неизбежно должен был указать на карте Испанию и Португалию. Думается, по-другому и быть не могло.
Но над картой любил постоять-поразмышлять и испанский генералиссимус, который был не менее способным к военному анализу, чем его заокеанские коллеги, и неизбежно должен был прийти к тому же выводу. А вывод его был прост и лаконичен: Испания и он сам очень скоро понадобятся одной из сверхдержав. Всегда мысливший военными категориями, он знал, что в выборе союзников щепетильность должна уступить место точному расчету стратегических выгод. Сомнений у него не было. На весах, взвешивающих его политические возможности в качестве правителя, географические возможности Испании и подчеркнутый антикоммунизм ее элиты, — эти качества легко перетянут отдельные одиозные для демократий черты режима.
Однако понимание тонкостей психологии лидеров противостоящих военнополитических блоков, готовых ради стратегических приобретений дружить хоть с фашистами, хоть с князьками-людоедами, хоть с «чертями лысыми», не помешало Франко подумать о возможных шагах навстречу будущим союзникам, заключавшихся в придании его режиму возможно большего благообразия.
Одной из наиболее уязвимых для критики черт испанской системы было отсутствие волеизъявления нации, обеспечивающее легитимность нахождения у власти Франко и элиты национального движения. Такое положение, собственно, и создавало возможность определить франкистский режим как некомпетентный в резолюции ООН. Дабы упрочить систему, каудильо предпринял демонстративный маневр. Весной 1947 г. была завершена подготовка так называемого закона о наследовании, который был оглашен 31 марта 1947 года. Испании предстояло снова стать монархией. Первая статья закона объявляла испанцам, что Испания, следуя традициям, объявляет себя королевством. Правда, уже вторая статья напоминала гражданам, что главой государства является Дон Франсиско Франко Баамонде. Далее следовали параграфы, в которых разъяснялось, что именно каудильо предстоит выбрать себе наследника, «уважающего принципы национального движения», и в определенный, по своему усмотрению, момент либо в случае смерти передать этому наследнику престол и страну.
Главное — закон не носил формы обязательного к исполнению декрета главы государства, а был вынесен на всенародный референдум. Следовательно, испанцам предстояло проголосовать как за грядущую форму правления, так и фактически подтвердить нынешнее положение главы государства, официально возведя его в ранг регента местоблюстителя. Не случайно левая оппозиция охарактеризовала прямую консультацию с нацией следующим образом: «Голосуешь — да: голосуешь за Франко, голосуешь — нет: голосуешь за Франко, не идешь голосовать: проголосуют за тебя». Анархисты, изложившие таким образом свое видение референдума, были, пожалуй, правы.
Референдум стал блестяще спланированным триумфом Франко. Из немногим более 17-ти миллионов, имевших право голоса, 6 июля 1947 г. на участки для голосования пришло порядка 89 %, или около 15 200 тыс. человек. За проект закона высказались 93 %, т. е. свыше 14 млн. человек. Причем, иностранным наблюдателям не удалось отыскать серьезных нарушений демократической процедуры. Все походило на то, что результат показывает реально существующее положение вещей. Испанцы проголосовали за стабильность и, очевидно, против резолюции ООН и против угрозы нового противостояния внутри общества. Франко торжествовал. Мало кому удавалось одним выстрелом убить столько зайцев. По весу залпа референдум можно было приравнять к установке залпового огня — такое количество пушистых политических грызунов добыл каудильо.