Осталось только сказать несколько слов о человеке, по чьей воле и разумению совершались все значительные события в Испании середины XX века.
Постаревший, но по-прежнему бодрый и работоспособный, глава испанского государства пожинал заслуженные плоды. Возглавив в 1947 г. регентский совет вновь провозглашенного королевства, Франко ничуть не беспокоился об отсутствии короля. Пока шла торговля относительно наследника, генералиссимус решил сам побыть в этой роли. Ом жаловал дворянским достоинством любимых соратников и необходимых партнеров. Его профиль чеканили на монетах, окружая крепкую мыслящую голову девизом, без ложной скромности гласившим, что изображенный не кто иной, как «каудильо господней волей». Его появления на публике обставлялись помпезными ритуалами. От избранного им в той или иной ситуации костюма зависела политическая ситуация в стране. Так было, когда в 1955 г. он явился на ежегодную мессу в память Хосе Антонио в армейском мундире вместо традиционной фалангистской формы. За этим последовало окончательное отстранение фаланги от реальной политической власти. Наконец, подобно фараонам, он возводил себе впечатляющую гробницу в Долине Павших — пантеон, в который перенесли останки испанцев, павших в гражданской войне, невзирая на их принадлежность к враждебным лагерям.
И хотя возведение базилики в Долине Павших начали осужденные республиканцы, которым предлагалось таким образом искупить свои политические грехи, тем не менее совместное погребение жертв братоубийства воспринималось как первый шаг к национальному примирению, чего, собственно, и добивался Франко, которому заранее отвели почетную нишу на будущее. Однако до его помещения в усыпальницу оставалось достаточно времени.
Каудильо не спешил, верно оценивая свои силы. Он выбрал молодого преемника, сына графа Барселонского — Хуана Карлоса Бурбона и, не торопясь, между делами, занялся воспитанием юного принца, который согласно договоренности прибыл в 1955 г. в Испанию, дабы получить под надзором регента подобающее королю образование. Возраст восемнадцатилетнего юноши, которому предстояло многому научиться, как бы подчеркивал, что Франко никуда не торопится.
Состояние здоровья бравого вояки в ту пору было более чем удовлетворительным. Лишь самые рутинные, с его точки зрения, дела, от решения которых мало что зависело, он перекладывал на своих министров. Он по-прежнему предпочитал как можно больше делать сам, благо работоспособность это позволяла. Рабочий день был строго регламентирован и продолжался в общей сложности около двенадцати часов. Каудильо лично возглавлял продолжительные изматывающие заседания правительства и многочисленные трудоемкие церемонии. Досуг Франко, если он не предавался любимому занятию живописью, бывал активен. Он много охотился, рыбачил в море, совершал прогулки на яхте или просто занимался спортом, как правило, теннисом либо верховой ездой. В конце 40-х увидел свет его роман «Раса», который, впрочем, не привел в восторг независимых критиков, оставшись лишь примером типичной, добротной испанской словесности.
Характер Франко мало изменился. Он по-прежнему был доброжелательно скрытен и оправдывал данную ему характеристику «человека, лучше всех в Испании умеющего молчать». Улыбчивый и демонстративно открытый на публике, в реальной жизни он доверял лишь узкому кругу удержавшихся вблизи друзей молодости и родственников. Он по-прежнему ненавидел коммунистов и масонов и презирал либералов, считая, что демократия открывает двери ультралевым. Однако в пятидесятых годах ранее употребляемые филиппики против «прогнивших демократий», которые он любил произносить, более не звучали, поскольку он, с одной стороны, демонстрировал лояльность избранному лагерю, а, с другой — убедился в наличии у демократических обществ способности и желания противостоять левацкому экстремизму. Впрочем, в тот же период он, очевидно, начал осознавать и некоторую разницу между советским социализмом и знакомыми ему по испанскому опыту левацкими доктринами. Во всяком случае, его высказывания о СССР стали более спокойными и взвешенными. Подслеповатая ненависть, заставившая его совершить самую большую в жизни ошибку с «Голубой дивизией», отступила, оставив место прагматизму и трезвости.