Слаборазвитая экономически страна стала обладательницей одной из самых демократических конституций в мире, соответствующей совсем иному уровню развития. Вновь повторилась ситуация начала XIX века, когда была принята Конституция 1312 г., ставшая эталоном для большинства европейских конституционных проектов своего времени, но не применимая для полуфеодальной абсолютной монархии, какой в ту пору была Испания. Декларируя множество красивых прав и свобод, она уделяла минимум внимания механизму гарантий их осуществления. Впрочем, такие мелочи не волновали лидеров 1931 г., создавших «республику больших речей и маленьких дел, республику блестящих ораторов и посредственных политиков». Сказавшая это, Долорес Ибаррури не совсем точна — дела в те годы в Испании творились немалые, правда, направлены они были прежде всего на торопливую и непродуманную «ломку старого».
Главный удар либерал-демократы направили против католической церкви и армии. Обоснованные и в основном необходимые антиклерикальные мероприятия по ослаблению роли церкви в политической жизни испанского общества, приняли уродливые, порой, жестокие и бесчеловечные формы. Гонения на церковь спровоцировал военный министр республики Мануэль Асанья, обронивший в начале октября 1931 г. фразу о том, что Испания перестала быть католической. Анархо-синдикалисты вообще-то презирали либеральное правительство, но охотно принимали в качестве руководства к действию те заявления этого правительства, которые их устраивали. В католической церкви они видели олицетворение старого, подлежащего уничтожению мира и немедленно самым решительным образом откликнулись на провокационный призыв правительства.
На местах антицерковная пропаганда синдикалистов нашла отклик среди деклассированных элементов, соблазненных немалыми богатствами храмов. То, что борьба против «старого» сосредоточилась на борьбе против католической церкви, было закономерным. Нечто подобное происходило, например, столетием ранее в период третьей испанской революции, когда имело место массовое закрытие монастырей, но в XX в. размах и масштаб был иной. В октябре 1931 г. по всей стране прокатилась волна бесчинств, проявившихся в церковных погромах, поджогах, преследованиях священников. Эти экстремистские действия вызвали совершенно нежелательную для их организаторов обстановку в стране. По словам одного из современных исследователей этого периода испанской истории, «когда священников убивали во множестве… республика давала консерваторам необходимую им для духовного единения идейную платформу».
Правительство упорно старалось избегать конфликтов с анархистами, бывшими в Испании почти на протяжении семи-десяти лет «единственной мощной революционной силой, влияние которой нигде в мире так не ощущалось», и взирало на их бесчинства сквозь пальцы, но для огромного большинства испанцев церковь олицетворял сельский священник, крестивший, учивший, венчавший и отпевавший обитателей своего прихода. Он был неотделимой частью их жизни. Борьба с церковью означала для них борьбу с теми сторонами жизни, которые были для рядового испанца привычной и дорогой частью его духовного бытия. Испания, пропитанная католической обрядностью, привычная к почитанию предметов культа и людей, этот культ организующих, была до глубины возмущена происходящим. Образ обездоленного, гонимого священника стал первым знаменем, под которым объединились традиционалисты. С этого началось разочарование в республике для массы простых испанцев.
Церковные погромы привели к смене правительства, которое в знак протеста против антиклерикальной политики покинуло Самора и Маура. Новый кабинет возглавил М. Асзнья, фактически толкнувший первоначально настроенную лояльно к республике церковь в стан оппозиции. С его приходом правительство значительно «полевело», поскольку большинство портфелей получили радикальные республиканцы и социалисты.
Тот же М. Асзнья, как единственный знаток армии и военных дел, стал творцом еще одной — военной реформы. Испанские вооруженные силы действительно требовали серьезной модернизации. Но затеянные преобразования должны были не повысить боеспособность армии (эта сторона проблемы мало беспокоила реформаторов), а обезопасить новый строй от возможного сопротивления со стороны этой пугающей своей организованностью и боеспособностью силы. В Испании армия воспринималась как носительница национальной идеи, приверженная традиционным ценностям. Она фактом своего существования вызывала опасения либералов. Они справедливо полагали, что, армия, привыкшая играть ведущую политическую роль, в любой момент может из пассивного наблюдателя происходящего превратится в выразителя интересов традиционалистски настроенных слоев общества. Через средства массовой информации правительство повело настоящее наступление на вооруженные силы, осыпая их упреками в нелояльности по отношению к республике.
Реформы М. Асаньи из-за отсутствия средств на переоснащение армии практически приняли вид кадровых перестановок. Первоначально планировалось сократить действительно неоправданно многочисленный высший командный состав, количественно явно превосходивший реальные потребности армии. Существовавшие 16 военных округов были преобразованы в 8, были отменены слишком высокие для небольшой армии звания генерал-капитан и генерал-лейтенант, прошла реорганизация генерального штаба. Наконец, были ликвидированы привилегии отдельных социальных групп при призыве на действительную службу. Всем желающим генералам и офицерам было предложено выйти в отставку с сохранением содержания.
Эти разумные и необходимые меры сочетались с менее удачными: была закрыта «как рассадник антиреспубликанских настроений» академия генштаба в Сарагосе. Тем самым армию лишили перспективы притока высококвалифицированных специалистов. Сократили и без того небольшую армию на 15 %, чтобы выкроить средства на выплату жалованья уходящим в отставку чинам.
Предложение выйти в отставку повлекло совершенно неожиданные для режима последствия. Армию покидали в большинстве лояльные к республике, инертные, лишенные честолюбия офицеры, и, напротив, остались энергичные профессионалы, «африканисты» типа Ф. Франко, не считавшие свою карьеру завершенной, а республику долговечной. Таким образом, расчеты правительства на «бархатный» разгром армии потерпели провал. Армия, не пошевельнувшая пальцем, чтобы воспрепятствовать появлению республики, постепенно, по мере нарастания недовольства ошибками республиканского правительства, занимала позицию откровенного неприятия республики.
Еще сложнее обстояли у республики дела с остро необходимыми реформами в экономике. Созданная в мае 1931 г. аграрно-техническая комиссия работала крайне вяло, кроме конфискации земли у 463 представителей земельной аристократии, других шагов не предпринималось. С 1931 по 1933 гг. только 12 260 крестьянских семей получили обещанные республикой земельные наделы. Глубокое разочарование в реформах крестьянства, крупнейшего потенциального союзника реформаторов, привело к потере опоры в аграрном секторе.
Не нашла республика способа улучшить условия труда и жизни промышленного пролетариата. Уже в конце 1931 г. трудящиеся помимо экономических требований выдвигали и политические, настаивая на смене правительства. В Лагранье, Кадисе, Бодахосе выступления рабочих превращались в бои с силами правопорядка. Формирования гражданской и штурмовой гвардии с согласия властей устраивали кровавые разгоны демонстраций. Стачечное движение непрерывно возрастало: если в 1931 г. в выступлениях участвовало свыше 1,5 млн человек, то в 1932 г. — только в январе количество бастовавших достигло 1 млн человек.
Резко снизились показатели в ряде отраслей промышленного производства и добычи полезных ископаемых. К примеру добыча каменного угля снизилась от 7,1 млн тонн в 1930 г. до 5,9 млн тонн в 1933 г. Продолжалось падение курса писеты: с 1930 по 1932 г. она потеряла около трети своей стоимости, что представляло абсолютный рекорд за предшествовавшее десятилетие.