Невиданный экономический кризис в послевоенной Испании являлся следствием не только разрушительных военных действий. Его истоки находились гораздо глубже и относились ко временам вялой экономической политики либеральной монархии и решительных, но непродуманных экспериментов демократической республики. Война лишь довершила дело полного развала экономики страны. Требовалось немедленное и основательное реформирование, времени на раздумье и частичные эксперименты у диктатора не было. Испания ощущала острый дефицит всего — станков, средств транспорта, зерна, горючего, удобрений. Недостаток продуктов питания проявлялся в том, что в течение первой половины 40-х гг. большая часть населений систематически голодала.
Экономическая политика режима зиждилась на следующих основополагающих принципах. Прежде всего «экономический национализм» — автаркия, т. е. создание самообеспечивающей хозяйственной системы, не зависимой от ввоза из-за границы и международного разделения труда. Такой подход был вызван не только неопределенностью международного статуса послевоенной Испании, но и явственно ощутимыми симптомами близости глобального мирового конфликта.
Далее, предполагалась централизация экономики, т. е. подчинение перспективных планов ее развития интересам государства и возможность жесткого контроля с его стороны за всеми процессами хозяйственной жизни страны.
И, наконец, корпоративность — единая форма экономической организации, подразумевавшей решение «рабочего вопроса» через создание вертикальных синдикатов. Рабочий и предприниматель рассматривались с общегосударственной точки зрения как составные части единого промышленного организма и получали одинаковое название — «производитель». Общее название как бы предполагало устранение классового антагонизма. Через провозглашение общности исходных позиций рассчитывалось обеспечить замену классового сознания национальным. Исходя из такой концепции новое государство провозгласило себя национал-синдикалистким. Формирование этой системы поручалось Фаланге, поскольку соответствовало идеологическим принципам именно этой политической группировки в лагере «правых».
Новая система одинаково далеко отстояла как от социализма советского образца, так и от классического либерального капитализма. У модели бескризисной социалистической экономики были позаимствованы следующие основные черты: государственный контроль над производством, потреблением и распределением продукции, ценообразованием, установлением пределов заработной платы. При этом государство гарантировало сохранение частной собственности и прибыли, являющихся непременными атрибутами «либерального капитализма». Однако роль рыночных отношений в целом была значительно уменьшена.
Значительная часть промышленных предприятий, представлявших отрасли, признанные основополагающими для государства, была национализирована или поставлена в условия, при которых имелась возможность контролировать направление и темпы их развития.
В сельском хозяйстве власти определяли размеры посевных площадей и реквизировали у производителя все сверх установленных пределов. Одновременно была предпринята земельная контрреформа, с целью вернуть бывшим владельцам земли, переданные республикой крестьянам. Такой шаг был продиктован не только стремлением режима выполнить свои обязательства перед своими сторонниками, но, вероятно, и желанием преодолеть острый недостаток продовольствия, запустив, пусть архаичный, но отработанный экономический механизм сельскохозяйственного производства. Однако, учитывая крайнюю важность «аграрного вопроса», в октябре 1939 г. был создан «национальный институт колонизации», призванный наделить землей беднейшие слои крестьянства.
Можно сказать, что в период франкизма была создана многогранная, сложнейшая и достаточно эффективная модель социально-экономического устройства государства, изучение которой — тема для отдельной большой работы. Основные компоненты франкистской системы: автаркия, регулируемая экономика, корпоративизм, дополненные гибкой политикой социального маневрирования, — сложно переплетаясь, привели к формированию экономики, способной пережить кризис и одновременно накопившей достаточно возможностей для дальнейшего динамичного развития.
Для данного исследования важны не столько те реальные шаги, которые предпринимались руководителями Испании для достижения целей в том или ином направлении, а скорее установление причин, заставивших Франко выбрать для страны именно ту социально-экономическую модель, которая очень кратко описана выше. Политика автаркии и все вытекающие из нее положения были приняты за основу с личной подачи Франко и диктовались насущной необходимостью.
В экономических вопросах каудильо был склонен придерживаться воззрений, свойственных фалангистам, предпочитая рассчитывать на собственные силы государства. Противоположную точку зрения представляли экономисты из более умеренных консервативных группировок, которые считали необходимым добиваться получения внешней помощи для реконструкции страны. Часто взгляды Франко расходились с мировоззрением фалангистов, но в этом вопросе он использовал их идеи. Это было вызвано не столько внутрииспанской расстановкой сил, сколько международной ситуацией. Он не хотел ставить Испанию в зависимость от воли заимодавцев в условиях, когда в мире все более остро ощущалось приближение новой войны.
Франко хотел сохранить за Испанией право свободно выбирать свою позицию в случае возникновения конфликта. Кроме того, в предчувствии серьезных перемен в мире рассчитывать на объемную поддержку не было оснований. Государства антикоминтерновского блока не располагали достаточными ресурсами, чтобы интенсивно помогать восстановлению Испании, а располагавшие большими возможностями «демократии» и США не торопились предоставить помощь режиму, тесно связанному с потенциальным противником. Таким образом, представляется что выбор со стороны Франко экономической политики — автаркии — диктовался по большей части трезвой оценкой мировых реалий, главной из которых стала назревавшая мировая война.
В 4.46 утра 1 сентября 1939 г. над Гданьским замком прокатился грохот артиллерийского залпа. Немецкий линкор «Шлезвиг-Гольштейн» с «пистолетной» стометровой дистанции бросил 280-миллиметровые снаряды в расположение польского укрепления Вестерплатте. Взметнувшееся над польскими позициями пламя возвестило миру о начале Второй мировой войны.
Такое развитие событий не было неожиданностью для главы испанского государства. Франко был заблаговременно извещен о возможности подобного шага со стороны Германии, поскольку информация об этом содержалась в послании Муссолини от 17 августа 1939 г. Так что у Испании было время продумать свою позицию, но она была, по-видимому, изначально определена. Во всяком случае, в распространенном 4 сентября 1939 г. заявлении Франко объявил о нейтралитете своей страны. Текст широко распространенного меморандума содержал призывы к локализации конфликта и скорейшему восстановлению мира между народами. Общий миролюбивый тон заявления и недвусмысленные намеки на желание избежать участия в войне вызвали, как минимум, недоумение в Берлине, поскольку там полагали, что такая позиция Испании не соответствовала духу межгосударственного договора о дружбе от 19 января 1939 года. О том, что Франко намерен проводить самостоятельную политику, в Берлине тогда никто не думал всерьез. Однако именно так и произошло. Кэудильо выбрал свой путь во внешней политике, заключавшийся в предельно гибком маневрировании между позициями противостоявших блоков.
В отказе Испании от немедленного вступления в войну не было ничего особенного, если учесть, что сходным образом поступила Италии. Но в отличие от Италии испанское руководство начало поиск предлога, позволяющего несколько ослабить зависимость от Германии. Берлинское руководство неприятно поразили содержавшиеся в высказываниях Франко нотки неодобрения по отношению к двум фактам — нападения Германии на католическую Польшу и подписания советско-германского пакта. Свои симпатии к единоверцам-полякам, с одной стороны, и последовательный антикоммунизм — с другой, франкистская дипломатия обыграла как повод для некоторого ослабления слишком тесной связи и соответствующей зависимости от гитлеровского рейха.