Я, конечно, тут же все перевожу Михаилу Степановичу. Он приказывает:
- Спроси, за что он собирается нас расстреливать.
Я перевожу, Касадо отвечает:
- Сегодня ночью в Мадриде по вашей вине прольется кровь невинных людей.
Я выражаю недоумение.
- Не делайте вид, что вы удивлены, и передайте генералу, что, если он хочет сам остаться в живых и сохранить жизнь членов Политбюро компартии, которые находятся вместе с вами (?!), он должен лично, и притом немедленно, прибыть в Мадрид и приказать коммунистам прекратить бесполезное сопротивление...
Шумилов ответил не колеблясь:
- Об этом не может быть и речи. Вам известно, что мы профессионалы-военные, находящиеся здесь по просьбе правительства Республики для помощи в войне против франкизма. По строжайшей инструкции Советского правительства мы ни при каких обстоятельствах не должны вмешиваться во внутренние дела Испании и, в частности, в межпартийные разногласия. Вы и сами прекрасно знаете, что за все время пребывания наших товарищей в Испании ни один советский человек не нарушил этой инструкции...
- Мне все известно, и даже больше, чем вы думаете. Короче: готов ли генерал Шилов отдать приказ коммунистам о прекращении сопротивления?
- Отдавать приказы кому бы то ни было мы не имеем права.
- В таком случае, у меня все. Если у генерала ко мне больше ничего нет, до свидания..."
Этот разговор со всей ясностью показал, какую оголтелую антикоммунистическую и антисоветскую политику намерена вести клика Касадо.
Нам предстояло обеспечить эвакуацию советских людей. Это была нелегкая задача в создавшихся условиях. Немало трудностей пришлось преодолеть, немало драматических ситуаций выпало на нашу долю...
12 марта 1939 года последняя группа советских добровольцев покинула Испанию.
Сыны Советского Союза, прибывшие в Испанскую республику, чтобы помочь ей в борьбе с фашизмом, нашли дружеский, товарищеский прием со стороны трудящихся этой страны. Воины-интернационалисты понимали свою задачу, понимали, что они находятся на переднем крае борьбы с фашизмом, что и на их плечи легла ответственность первых шагов вооруженного сопротивления фашистским интервентам. Советские добровольцы с честью вышли из этого тяжелого испытания, проявив исключительное мужество и до конца исполнив свой интернациональный долг.
М. С. Шумилов "Последние дни Испанской республики"
* * *
Штаб советских военных советников в Валенсии находился в старой части города, на тихой улице Альборайя. Зимой 1937 года здесь шла напряженная жизнь. Все с волнением ждали ежедневного телефонного звонка из Мадрида от сотрудников военного атташе В. Е. Горева.
В один из январских дней 1937 года Владимир Ефимович Горев сам приехал в Валенсию. Я увидела Горева в нашей столовой и сразу узнала его, хотя не видела почти 15 лет. В 1922 году он был начальником Особого отдела МВО ВЧК, и мы состояли тогда в одной комсомольской ячейке. Правда, он в то время уже давно был членом партии, но принимал активное участие и в комсомольской работе. Молодежь относилась к Гореву с почтением: за его плечами был фронт, вся гражданская война, высокая награда - орден Красного Знамени. Потом военная академия, Китай, знаменитый штурм Учана. По возвращении из Китая Горев командовал танковой бригадой.
И вот встреча с ним. Держался он уверенно, с большим достоинством и, может быть, поэтому казался немного надменным. Но стоило ему улыбнуться, как становилось ясно, что это простой и сердечный человек.
Вначале Горев и слышать не хотел о том, чтобы взять для работы в Мадриде женщину.
- Там ведь стреляют, - сказал он, глядя на меня с иронией и попыхивая трубкой. - И потом мы все там, в подвале, ужасные женоненавистники.
Какую-то роль сыграла моя журналистская профессия: до Испании я работала в иностранном отделе газеты "Известия", и Горев согласился меня взять, решив использовать в качестве пресс-атташе.
В тот же вечер отправились в Мадрид. В город мы въехали, когда уже начало светать. На улицах было пустынно, из темноты возникали очертания баррикад, памятники, бережно укутанные мешками с песком, искалеченные дома, развалины. Время от времени откуда-то доносились редкие пулеметные очереди.
После того как Франко убедился, что Мадрид с ходу взять не удастся, хотя войска его в ночь на 7 ноября 1936 года и подошли к самым стенам города, фашистская авиация бомбила столицу методично и варварски.
Республиканское командование, чтоб не нарушать бесперебойную работу штаба, приняло решение перебраться в подвалы-сейфы эвакуировавшегося министерства финансов. Бывшие сейфы углубили, расширили, сделали вентиляционные отдушины, обставили самой необходимой мебелью. В комнатах-сейфах разместились командующий обороной Мадрида генерал Миаха со своим штабом и В. Е. Горев с сотрудниками. В углу за шкафом поместили меня.
По вечерам у помощника Горева полковника И. О. Ратнера накапливался материал со всех участков фронта для доклада в Валенсию. После возвращения с линии фронта, где я сопровождала Горева, в мои обязанности входило помогать Ратнеру составлять сводное донесение и передавать его по телетайпу в Валенсию. Ратнер вел большую оперативную работу в штабе. Целыми днями он сидел в подвале, изредка доверяя мне заменить его у телефона, и тогда на полчасика выходил подышать воздухом.
Яркой фигурой был полковник С. М. Львович. Высокий, широкоплечий, с живыми пронзительными глазами, он рано поутру мчался на тот или иной участок фронта. Возвращался Львович обычно к обеду - как известно, в первое время в священный час "комиды" жизнь замирала повсеместно, - и еще издали был слышен его голос, нередко язвительные замечания и подтрунивания над кем-нибудь. Его языка побаивались не меньше, чем острот Михаила Кольцова. Но однажды вдруг обнаружилось, что суровый и даже грубоватый порой Львович может быть необыкновенно лиричным. Открылось, что он любит стихи и многие знает наизусть.
Горев очень ценил своих помощников, относился к ним с большой любовью, и они платили ему тем же. Я ни разу не видела, чтоб Горев на кого-нибудь из них рассердился, хотя гневаться он умел...
Владимир Ефимович занимал в подвале небольшую комнату, разделенную ширмой на спальню и рабочий кабинет. Обычно утром он встречался с Миахой и начальником штаба Висенте Рохо, потом большую часть дня проводил на различных участках фронта, изучая на месте обстановку, инструктируя и помогая командирам. Появление Горева на командном или наблюдательном пункте, а нередко и в окопах вызывало оживление среди бойцов и командиров. Не раз приходилось мне наблюдать, как разглаживались морщины, веселее становились лица у тех, с кем Владимир Ефимович побеседует, пошутит.
По возвращении в Мадрид Горев отправлялся в штаб, где совещался с Рохо, обсуждал с ним дела на следующий день. Только после этого он ненадолго заходил в нашу шумную, всегда многолюдную столовую, ибо в час обеда к нам обычно съезжались советники из частей Мадридского фронта. Приезжали также для согласования действий и советники с других фронтов.
Бывал у нас Павел Иванович Батов, советник 12-й интербригады, наш всеобщий любимец. Ему нелегко бывало отлучиться из бригады, и в каждый его приезд Горев тут же уводил Павла Ивановича к себе. Мы все знали, с какой прямо-таки нежностью относился Горев к Батову, уважая его чрезвычайно за огромный такт и умение ладить с многонациональным составом бригады.
В маленьком кабинете Горева можно было увидеть и прославленных испанских командиров - Хуана Модесто, Энрике Листера и Пако Галана.
От Горева и от других товарищей я часто слышала имя Пирпич. И нередко к этому странному имени прибавлялось: "О, Пирпич, это надо ему рассказать. Он уладит. Он разберется". И долго этот таинственный Пирпич, который во всем разберется и все уладит, оставался для меня загадкой. Но вот однажды он появился в подвале. Мне бросилось в глаза, с каким уважением все с ним здоровались. Сперва он показался мне неприветливым, а потом я увидела, что он просто очень устал.