Франсуа де Монкорбье знал многих таких магистров словесных наук, товарищей по учебе и спорам, которых благосклонная судьба направила на стезю приобретения должности.
Однако карьера судейского чиновника — теоретически Вийону доступная — была заказана ему так же, как и карьера торговца. Мир должностей все больше и больше замыкался в себе, особенно в послевоенные годы, когда прежние вассалы Генриха VI и верные сторонники Карла VII слились в единое целое и сразу образовали солидный контингент чиновников, надолго затормозивший привлечение новых кадров.
Вийону исполнилось четыре года, когда герцог Филипп Добрый выдвинул в 1435 году в качестве одного из главных условий своего примирения с Карлом VII и заключения Аррасского договора сохранение за чиновниками англо-бургундского лагеря всех прав. Ему исполнилось двенадцать лет, когда в Париж решили наконец вернуться последние советники Парламента, находившегося в Пуатье. Ставший впоследствии епископом Парижа советник Гийом Шарретье занял свою должность во Дворце юстиции только в 1442 году. Жан Молуэ, член Парламента Карла VI с 1393 года, убежденный сторонник наследного принца, ставшего затем королем Карлом VII, последовал за ним в Пуатье и вернулся оттуда только весной 1442-го.
Некоторые наблюдали за бурей со стороны. Например, магистра Жана де Лонгэя назначил в 1431 году гражданским судьей в Шатле регент Бедфорд, но Карл VII сохранял за ним эту должность на протяжении всего своего правления: Лонгэй был крупным юристом, судьей, а не человеком партии. В том же самом Шатле, наипервейшей инстанции королевского правосудия «по парижскому превотству и виконтству», остались аналогичным образом на своих местах королевский прокурор Жан Шуар и два королевских адвоката: Гийом де ла Э и Жан Лонгжо. Никто не удивлялся даже тому, что королевский прокурор в Контрольной палате Этьен де Новьан, назначенный бургундцами в 1418 году сразу по приходе их к власти, передал в 1439 году своему сыну то, что еще не было должностью, но уже по милости Карла VII обеспечивало и положение, и доход. На всей территории королевства восстанавливалась единая юрисдикция. Одно время правосудие трещало по швам, и поэтому Карл VII, произведя реорганизацию армии и укрепив финансы, стал осуществлять реформы также и в этой области. Предписания относительно местожительства, зимнее и летнее время, ускоренное судопроизводство — все проблемы подверглись тщательному изучению, причем штаты увеличились, а праздная болтовня в конечном счете сократилась. Суть реформы сводилась к тому, чтобы сделать королевское правосудие по-настоящему действенным.
«Сразу же, как только вышеназванные председатели и советники войдут в назначенные часы в свои палаты, они обязаны приступить к трудам и делам вышеназванного Парламента, не отвлекаясь ни на какие другие занятия. Мы возбраняем и запрещаем, чтобы, раз войдя в Парламент, они вставали и ходили разговаривать с другими о чем бы то ни было иначе как по распоряжению, исходящему от Парламента.
Одновременно мы воспрещаем им выходить из Парламента и праздно гулять за пределами Дворца с кем бы то ни было».
Более справедливое правосудие, более многочисленные и подготовленные судьи — такой в общих чертах была программа указа, подписанного 14 апреля 1454 года и намечавшего создание новой редакции правил сбора налогов, разделившего на две части следственную палату и восстановившего после тридцатишестилетнего перерыва кассационный суд.
Все это означало, что появились новые должности. Однако новым членам судебных палат, осуществлявшим программу 1454 года, было в ту пору по 30–40 лет, и им предстояло оставаться на своих местах еще лет двадцать. Создание новой редакции правил налогообложения обеспечивало работой правоведов на протяжении целого полувека, но для этой работы требовались опытные юристы, способные привести в соответствие с жизнью право, главный порок которого состоял даже не в том, что оно было слишком абстрактным, а в том, что было слишком противоречивым.
«Часто случается, что в одном и том же краю налоги собираются по разным обыкновениям, и случается, что эти правила меняются в зависимости от аппетита сборщиков, что приносит нашим подданным большой ущерб и неудобства».
Волна наймов на работу, возникшая благодаря миру и возобновлению деловой активности, почти ничего не дала поколению, которое пришло слишком поздно, в особенности тем его представителям, кто не смог внедриться в государственные учреждения и в свои двадцать лет вынужден был констатировать, что все места заняты теми, кому тридцать. В ту пору возникла практика «уступки в пользу… что фактически означало передачу должностей по наследству и явилось неизбежным следствием необходимости, с одной стороны, выхода в отставку и с другой стороны — обеспечения преемственности в деятельности различных служб, мест для недавних школяров там оставалось совсем немного. Поколение мэтра Франсуа, достигшее в 1460-х годах возраста, когда получают степень лиценциата, на своем опыте убедилось, что для людей без связей нет будущего.
Клиентура, причем не только парижская, испытывала потребность во все возраставшем числе адвокатов, ведших тяжбы, и прокуроров, составлявших досье, и судебных исполнителей, зачитывавших содержание досье, и секретарей, протоколировавших дела и занимавшихся перепиской. Однако в число этих необходимых клиентуре людей попасть было нелегко. Уже занявшие места счастья из рук не выпускали.
В столице воссоединенной Франции самыми крупными состояниями, намного превышавшими состояния торговцев, владели чиновники счетной палаты, казначеи и… адвокаты Парламента. По уровню доходов их можно было сравнить с менялами. Далее шли нотариусы и адвокаты из Шатле, причем они опережали суконщиков и бакалейщиков. Уже в 1438 году из трехсот пятидесяти богатейших налогоплательщиков более ста принадлежали миру финансов и права.
Эта новая иерархия сразу же стала очевидным фактом. Жан де Руа в своей хронике писая, что в 1467-м, когда всех парижан от шестнадцати до шестидесяти лет пригласили явиться на смотр со своими знаменами, на равнине за воротами Сент-Антуан он увидел «штандарты и флажки Парламента, счетной палаты, казначейства, налогового управления, монетного двора, судебного ведомства, ратуши, под которыми стояло столько же, а то и больше людей, чем под цеховыми знаменами».
Следовательно, усиление государственных служб явилось счастливым случаем для многих молодых парижан, и Франсуа де Монкорбье чуть было им не воспользовался. В конце концов ведь нужно не так уж много везения, чтобы протеже магистра Гийома де Вийона оказался на пути к доходам или должностям; другими словами — на пути в мир «хорошо натопленных комнат», в мир того человека, который был для него «более, чем отец».
Франсуа исполнилось двенадцать или тринадцать, когда в 1443 или 1444 году он поступил на факультет словесных наук. Война в ту пору была уже на исходе. Будущий Франсуа Вийон к этому времени умел и читать, и писать, а также знал основы латинской грамматики. Поступление на факультет не сопровождалось никакими формальностями, кроме выбора учителя, причем подразумевалось, что учитель может отказаться от неподготовленного ученика, хотя на практике никто никогда этого не делал. Престиж учителя измерялся числом учеников, а влияние среди коллег — числом одержанных его клиентурой побед. Поступить в заведение, которое мы можем назвать средней школой, труда не составляло; главная трудность заключалась в том, что, учась, нужно было еще и питаться.
Привилегированные студенты учились в созданных двумя веками ранее коллежах, где неимущим, дабы облегчить существование, давали стипендию, жилье, а зачастую и пищу. Само же понятие «коллеж» включало в себя сочетание десяти — двенадцати стипендий с каким-нибудь особняком, принадлежавшим основателю коллежа и впоследствии перешедшим к студентам по завещанию или в связи с расширением владений мецената. Создавая свои коллежи, Робер де Сорбон в 1256 году, кардинал Жан Лемуан в 1302-м, королева Жанна Наваррская в 1304-м, канцлер Дормана в 1370-м руководствовались единственным желанием — предоставить возможность учиться какому-то числу неимущих школяров. Условий они выдвигали мало, разве что настаивали на том, чтобы в первую очередь принимали их земляков. Так, например, шесть стипендий коллежа «Ave Maria», основанного во времена Филиппа VI Валуа президентом одной из палат Парламента, блестящим юристом Жаном Юбаном, должны были давать в первую очередь школярам, родившимся в Юбане.