– Прости, но эту идиотскую электроплитку не выключил ты.
– Нормальная электроплитка должна сама выключаться. Ладно. Не будем об этом. Сгорела и сгорела. А тут еще ей операцию сделали. Не до воспоминаний было. И вот совсем недавно я залез в ящик Виктора и нашел там в коробке из-под зефира кучу пленок проявленных, стал просматривать и обнаружил ту, пионерлагерскую. Я хочу напечатать снимки, там есть много чего, не только это, мы молодые, ты маленькая, им цены нет, и мамке твоей очень хочу подарить на день рождения, на ее юбилей. Она же не знает, что мы до нашего знакомства встречались. Представляю, как удивится!
– Забавно, – сказала Дина. – Очень забавно.
– Только не знаю, печатают ли сейчас… куда обратиться, в какое ателье?
– Давай я тебе отсканирую, обработаю на компьютере, это просто.
– Правда? Пожалуйста. Только не говори ей, хорошо?
– Да ты сам проболтаешься. День рождения когда еще…
– Нет! Я кремень.
Он вышел из комнаты и вновь появился с коробкой из-под зефира.
В коробке из-под зефира лежали ружейные гильзы.
– Это что? – спросила Дина и сама догадалась что: в детстве ей давали играть с такими, она представляла их человечками.
Картонные гильзы были укорочены, срезаны наискосок и приспособлены для хранения проявленных пленок. В каждую гильзу был помещен туго скрученный рулон пленки.
– Витька охотником был, на кабана ходил. Хорошо, я не выбросил, а ведь мог выбросить все. Эти три отпечатаешь для начала?
– Давай, – она взяла три гильзы.
– Дина! – закричала мать с кухни. – Иди! Борщ на столе. Отца зови.
– Вот! – сказал отец с нескрываемым торжеством.
9
Музей гигиены успел в прошлой жизни своей побывать Домом санитарного просвещения, хотя это был никакой не дом, а дворец, роскошный дворец, изначально принадлежавший меценату и как раз просветителю – не по части санитарии, правда, а по части высоких искусств. В залах, где некогда принимали именитых гостей, теперь выставляются заспиртованные эмбрионы, «скелеты плодов человека», чучело павловской собаки с торчащей из живота фистулой, муляжи испорченных продуктов, например, «колбаса вареная с плесенью», «картофельная болезнь хлеба на третий день», «творог – поражение чудесной палочкой»… Адмиралов как вошел, так и замер у первого же экспоната. Это скульптура «Врач за микроскопом». Гипсовый доктор сидит за гипсовым столом, на котором размещены гипсовые книги и гипсовый микроскоп, и рассматривает на свет стеклышко, не гипсовое, а по-настоящему стеклянное, с фрагментом настоящего комара, хорошо видимого невооруженным глазом. На стеклышке наклейка. Адмиралов прочитал: «MOSQUITO HEAD. Головка комара».
Музей не настолько большой, чтобы в нем разминуться, если назначена встреча. Адмиралов пришел раньше условленного времени и не думал, что Любовь еще раньше придет. Она же стояла у витрины с чучелами грызунов, распространителей инфекционных болезней, и присутствие другого заметила первой:
– Андрей!
– Люба, вы здесь? – отвернулся от головки комара Адмиралов.
– Кроме нас никого нет, – сказала, улыбаясь, Любовь.
– А я? – спросила пожилая служительница (определенно, было ей скучно).
Музей санитарной гигиены не относится к числу чересчур популярных среди широких слоев населения. Приходят сюда, как правило, коллективно, специально организованными группами – студенты медицинских училищ, мединститутов, участники медконференций. Большую часть времени залы музея остаются пустыми. Одиночки нечасто ходят в этот музей. Иной родитель приведет сюда малолетнего сына, и не иначе как с воспитательной целью – показать заспиртованных аскарид, дабы мальчик мыл руки перед едой и не брал в рот всякую дрянь. Иногда забредают сюда любители загробной экзотики, латентные некрофилы, этих привлекает особый эксклюзив, наподобие тех двоих, естественно замумифицированных, выставлявшихся некогда на витрине. Любовь не относилась к этой категории посетителей, она всего лишь была любопытна. А то, что трупы те уже изъяли из фондов музея, она не знала.