от близости твоей которое трепещет в миг сердечного терзания,
и больше не узнаешь в них того, чьего так и не слышал ты признания,
тогда дарованным клинком виновника пронзи и, проявив старание,
спаси всех от дракона, в мир пришедшего согласно древнего предания,
ведь, шествуя по судьбам, он, запомни, не проявит сострадание!»
— Ага. Угу. Ну-ну, — переваривал я этот бред, который всё же выдала наконец мне своим возвышенным в момент декламации голосом, как видно, истово верующуя во всю эту чушь малышка Крольц, не устоявшая-таки перед моей чудной химией.
В этот момент я всеми силами пытался сохранить самообладание, так как ощущал себя по меньшей мере персонажем автора, который всеми правдами и неправдами пытается притянуть за уши какие-то недостишки в сюжет своего...
Ай, муравей! Кусучий, гад. Полз себе, так и ползи! Чего за зад хватать-то? Совсем дикий.
Так о чем это я? Ах да. Уродские стишки какого-то недо...
Да что ж такое! Пчел тут еще не хватало. Летела себе — лети. Больно ведь, зараза такая, теперь нос вот опухнет! Африканские пчелы убийцы, блин, какие-то.
Так вот, стишки эти убог...
Эт чё там, шершень? Хрена ли ОН еще сюда летит(в панике)?
Не ну так-то стишки ничё такие. Со смыслом. А рифмы какие богатые? Прям самый жир! Респект! Чётко! Пацаны ваще ребята... А не, это уже не от туда. В общем, могЁте, зае...
Улетел? Фух. Ладно, о поэзии потом как-нибудь.
— Ты вот скажи мне, лапочка, а в каком тут месте про меня? А? — залечив нос после отмороженной пчелы, наконец решил я продолжить нашу беседу с Лузин, всё также недоумевая о причинах побудивших ее меня травануть.
— Дракон над Чернохолмском. Ты покровительствуешь Чернохолмским. Это всем очевидно, — с видом комсомолки у гестаповской виселицы принялась она отрывисто проговаривать словно вбивая гвозди, да еще и с интонацией обвинителя как минимум на Нюрнбергском процессе. А меня аж покоробило от всего этого, и совесть не слабее той шальной пчелы грызанула в какое-то гораздо более чувствительное место. — Ты даровал мне меч. И ты(всхлипнув)... ты подменил Виро-ону-у-у...
— Тю. Да тут же полно в тексте неоднозначностей... Ну не плачь. Всё будет хорошо, — «отполировала» мои душевные муки еще и своими слезами, переносимостью коих я никогда не мог похвастаться, эта всё более не оставляющая меня равнодушным девчонка. — Всё-всё. Успокоилась? Готова слушать?
— Тебе не смутить меня своими лживым речами и обманчивой человечностью, исчадие! — вырвавшись из моих утешающих объятий и как-то беспощадно утерев рукавом слезы, вновь обдала меня ненавистью и решимостью эта наша... прям святая комсомолка(вздохнув).
Эх. Какой материал для подмены понятий и гнилой пропаганды пропадает. Аж булочек захотелось. Не обязательно даже ржаных, обошелся бы и французскими, хрустящими. Чё там она, кстати, успокоилась уже? Ага.
— Всё, мокроту разводить перестала? Значит так, — уязвленный таким вот отношением к себе, вместо того чтобы без затей промыть ей мозги, решился я на очевидную глупость и принялся вести разговоры с тем, кто вряд ли готов воспринимать услышанное, но чью личность я по необъяснимым для себя причинам ни за что не хотел менять. — Начнем с того, Лузин, что я однозначно ни какой не дракон. Я хуже! Далее. В этом так себе... но очень содержательном и нетривиальном стихотворении(проводив глазами пролетавшего мимо крупного шмеля) указывается, что «виновника» нужно пронзить «дарованным клинком». Но! Прямо не указывается: кем конкретно дарованным! Ну и наконец, Вирону, которую, исходя из текста, можно лишь с натяжкой притянуть к этой ситуации, убил вовсе не я. Да, та девочка, которая сейчас отзывается на это имя, и есть ее убийца, за что, собственно, и обязана была распрощаться со своей личностью и пока заменить Торпс. Нет, я бы еще понял, если б в стишке было бы что-нибудь наподобие:
«Когда однажды ты, в глаза взглянув влюбленному в тебя созданию,
в них не узнаешь более того, чье так и не услышала признание,
виновника, дарованным клинком им, ты пронзи тогда и, проявив старание,
от демона спаси всех, в мир пришедшего, хоть и не факт, но фиг с тобой, пусть будет: из-за древнего предания.
Но знай, коза, полезет кто к нему — и х... хрен тому тогда, а не от Кости сострадания!»
— А-а-а... — с растерянностью в глазах, что-то хотела было спросить очень милая в такие моменты салатововолосая, но была прервана еще не закончившим мною.
— Эт другое дело! Тогда, да. Тогда, сойдет. Но та чепуха, которую ты мне тут зачитала — не выдерживает никакой критики.