Но это не Бертрам так говорил с нею. Вдруг, в то время когда она лежала с закрытыми глазами, лицо Бертрама сменилось другим — лицом того циркового наездника, или жулика, или мексиканского миллионера; он глядел на нее с такой же наглостью, как доктор Бертрам и все другие. У них у всех был один и тот же взгляд, одно и то же говорил и требовал их взгляд; и если только уступить одному из них, то все кончено. Они брали ту, которая им случайно нравилась, и потом бросали ее… Да, если позволяешь, чтобы тебя брали и потом бросали… Но она не из таких женщин. До этого дело еще не дошло… Сделаться жертвой развратника с тем, чтобы он тебя потом бросил с насмешкой и презрением! Нет, она была создана не для мимолетных приключений. Будь она такова, разве она так тяжело пережила бы историю с Фрицем? Если она так страдает, кается и мучается, значит, то, что она теперь сделала, было совершенно против ее природы. Вдруг она перестала понимать, как все это могло произойти. Очевидно, зной летних дней был точно болезнь, напавшая на нее и сделавшая ее такой беспомощной. И так же, как пришла болезнь, так она и уйдет: скоро, скоро.
Она ощущала в своей крови, в своих чувствах, во всем своем теле, что стала другой. Она едва могла собрать свои мысли, носившиеся беспорядочной толпой в ее мозгу. Она даже не знала, чего она хочет, в чем раскаивается, даже не знала, счастлива она или несчастна. Это действительно болезнь. Есть женщины, у которых подобное состояние длится без конца; такая женщина, вероятно, Фортуната и та бледная, как мрамор, фрейлейн Фаллен. Но есть и другие, которых болезнь настигает врасплох или подкрадывается и потом опять убегает. Так было с нею. Теперь она не сомневается. Жила же она все эти годы после смерти Фердинанда целомудренно, как молодая девушка, даже без всяких желаний. Только вот летом это нашло на нее. Может быть, причина в воздухе? Все женщины этим летом совсем не такие, как обыкновенно. Даже девушки: у них у всех более светлые, более смелые взоры, и движения их бессознательно манящие и завлекающие. Чего только не рассказывали в последнее время! Что это была за история с молодой женой врача, которая поехала ночью кататься с лодочником и вернулась только утром? А те две молодые девушки, которые лежали обнаженные на лугу как раз тогда, когда проезжал мимо маленький пароход, и потом, прежде чем их могли узнать, исчезли в лесу? Очевидно, это висит в воздухе. Солнце какое-то особенно палящее, и волны озера слаще льнут к телу, чем когда-либо. С нею происходит то же, что с другими. Она охвачена теми чарами, которые таинственно реют в воздухе. Нет, она не погибла — она останется такой же, какой была, и пламенные переживания дней и ночей станут для нее полузабытым сном. И когда она опять почувствует приближение такого же состояния, когда кровь опять будет угрожать мятежом, то она найдет лучшее, более чистое спасение, чем на этот раз: подобно другим вдовам в ее положении, она вторично выйдет замуж.
Но на устах ее показалась насмешливая улыбка над самой собой. Ей вспомнился недавно приезжавший к ней с очень честными намерениями адвокат Тейхман. Она точно увидела его перед собой в его новеньком рыжеватом костюме туриста, с галстуком в клетку, в зеленой шляпе с перышком на голове — словом, в костюме, которым он, очевидно, хотел показать, что тоже умеет быть изящным, когда захочет, хотя обыкновенно он был человеком серьезным и не придавал значения таким пустякам. Она вспомнила, как он сидел на веранде за обедом между ее сыном и ее любовником и обращался то к тому, то к другому с учительской важностью; вспомнила, как он был смешон тем, что ничего не понимал, и как она, точно дразня его, стала нежно пожимать под столом руку своему Фрицу. Он в тот же вечер опять уехал, так как условился с друзьями встретиться в Боцене; хотя Беата не пригласила его остаться, он все же уехал в очень хорошем настроении, полный надежд; в развращающем настроении того летнего дня она стала и его поощрять и не скупилась на многообещающие взгляды.