Фрау Томас Манн: Роман-биография
Посвящается Лотте Клемперер
Предисловие
Кто такая фрау Томас Манн? Кто такая Катарина Прингсхайм? Казалось бы, нет ничего проще ответа на этот вопрос — ведь это Катя Манн, о которой известно столь же много, как о Генрихе или Голо, Эрике или Клаусе. Она важное лицо в царстве Волшебника[1] и его самый близкий друг. «К.», так Томас Манн именует ее в своих дневниках, не только мать его детей, неизменная спутница и советчица, но и менеджер сколь успешного, столь и рискованного предприятия, как писательская стезя.
Муж и дети всегда говорили о Кате как о замечательной жене и матери, в своих эссе, речах и письмах они рассказывали о ней по самым разным поводам, не умалчивая при этом о противоречивости ее характера. По мнению Голо, «она была сильной личностью, но одновременно отличалась и наивностью». И еще он считал, что Катя значительно превосходила своего мужа в понимании «логических законов», а также бывала временами несдержанна, «унаследовав вспыльчивость своего отца». Катя — ничем не замутненное зеркальное отражение происходивших в жизни событий, если судить о ней со стороны. Так кто же она на самом деле? Неотъемлемая часть Волшебника, который не мог работать без жены? Вне всяких сомнений. Однако Катя Манн была чем-то бо́льшим: стержнем amazing family[2], участливым другом для нуждающихся в утешении. Никто лучше нее не понимал душу Томаса Манна, художника, чья причастность к обоим полам — андрогинность — была очевидна, не мог оценить его верность — верность самому себе — и надежность; никому дети не поверяли столько своих сокровенных тайн; никто с таким совершенством не владел тонкостями дипломатии, от умения использовать которые зависело благополучие pater familias[3], как Катарина, урожденная Прингсхайм. Благодаря матери, она еще в детстве усвоила, что строгость и либеральность, организованность и запальчивость могут прекрасно сочетаться друг с другом… если, конечно, ты достаточно умен. Это впрямую относится к Кате Манн (Волшебник страшно сердился, если в каких-то ситуациях жена оказывалась умнее его).
Только откуда мы знаем все это? Естественно, из Катиных писем, из не известных доселе дневниковых записей, которые легли в основу этой биографии. Находившиеся до недавнего времени под замком в архивах, эти документы, как свидетели, проливают свет на Катину жизнь. И прежде всего ее письма, адресованные обоим «старшим» детям — Эрике и Клаусу, затем письма принстонской подруге Молли Шенстоун, брату-близнецу Клаусу, которого она любовно называла «Калешляйн», — это он познакомил ее с будущим мужем, а годы спустя стал самым близким другом; письма друзьям, которых судьба разбросала по разным уголкам планеты и, наконец, письма Томасу Манну: правда, их, к сожалению, нашлось всего лишь несколько. Кроме того, ее письма к матери, Хедвиг Прингсхайм, написанные и во времена процветания мюнхенского салона на Арчисштрассе, и в Швейцарии, в годы гонений и эмиграции.
Мать, брат, подруга… Катя Манн всегда относилась к мужчинам так же, как к женщинам, если, конечно, то были чуткие мужчины, подобные ее супругу и брату-близнецу, а не властолюбцы, идущие the way of men[4]. Правда, откровенные строки о ее сердечных симпатиях встречаются лишь в письмах к Молли Шенстоун, самой близкой подруге, Intima (так ее окрестила мать Кати).
Катя Манн очень разная, она многолика: восторженная подруга, разумная дочь, искренний друг своего брата-близнеца и преданная жена. В ее корреспонденции, инее последнюю очередь благодаря часто упоминаемой ею триаде: мать семейства, хозяйка и письмоводитель — она предстает одновременно и как женщина здравомыслящая, и как склонная к совершенно топтанным поступкам. Катя славилась радушием и умением принять гостей — «ведь я очень домашняя», — однако и в ее жизни бывали тяжелые времена.
Итак, интересная женщина — и интересная, полная хлопот жизнь, зависевшая в основном «от власти обстоятельств», о чем свидетельствуют Катины непрестанные сетования, но в то же время жизнь очень привилегированная, материально независимая, к тому же связавшая ее с великими людьми той эпохи.
Надо признать, что письма написаны хорошим языком, manu propria[5] как выразилась бы латинист Катя Прингсхайм — правда, в поздние годы они иногда печатались на машинке — порою весьма своевольно, например исключительно строчными буквами, когда она растянула кисть (из-за постоянной спешки и нетерпеливости госпожа Томас Манн часто падала). Письма очень разностильные, всегда созвучные характеру адресата, само ироничные и искрящиеся природным юмором.