Фрау Томас Манн до глубины души ненавидела надменность, присущую американцам, но никогда не забывала — уже будучи швейцарской подданной, — чем обязана «маленькой зеленой книжечке»: безопасной жизнью в стране Франклина Делано Рузвельта. В эпоху ненавистных ей подлецов и мошенников, к которым она причисляла и Линдона Б. Джонсона, она открыто поддержала демонстрации против войны во Вьетнаме и, выразив солидарность с Уильямом Фулбрайтом и Уолтером Липманом, заклеймила позором действия американской администрации. В первую очередь, у нее вызывали подозрения финансовые службы, которые, по ее мнению, взвинчивали налоги на гонорары, чтобы финансировать военные нужды: «Налоги были ужасны. […] Разве я обязана финансировать тамошние сумасшедшие программы вооружения? Но и здесь я явно нежелательная персона, поскольку на пятую годовщину смерти [Томаса Манна] некоторые господа [речь идет о делегации из ГДР] возложили на могилу венки».
Зато стычки со швейцарской полицией, которая не желала молча терпеть ежедневные нарушения дорожных правил, совершаемые восьмидесятилетней гражданкой, выглядели довольно безобидно. Тем не менее, лишение ее водительского талона превратилось в одну из главных государственных акций, по мере развития которой госпожа Томас Манн все больше и больше входила в раж: «Местный полицейский кантонного значения, некий Шмиттлин, […] просто жаждет, чтобы мне запретили водить машину, и, очевидно, составил полное лжи донесение о моем (плохом?) вождении, из-за чего мне придется пройти ряд обследований, от результата которых полностью зависит возвращение мне водительских прав». И весь этот сыр-бор из-за одной-единственной совершенно безобидной коллизии! «Все-таки это противно!» «Власти строят козни бедной старушке, — посчитала Катя. — Они требуют от меня справку судебных медиков, заключение психиатрической и психологической экспертизы, да еще надо сдать новый экзамен по вождению. Медицинский тест я прошла блестяще, что подразумевает вторая справка, я не знаю, а на экзамене по вождению некоторые злобные эксперты могут завалить даже самого искусного водителя».
Естественно, претендентка не выдержала полный экзамен, власти прикарманили «сотни франков, пошедших на оплату справок и покрытие экзаменационных расходов» (эти бесстыдные действия швейцарцев донельзя возмутили Катю), Голо предложил ей абонемент в каком-то автосервисе, обслуживающем пассажиров, что Катя категорически отвергла. Съездить в город, как бывало в Мюнхене, она может и на общественном транспорте, а вот на обратном пути, нагруженная покупками, она просто воспользуется такси, так к чему ей этот абонемент в автосервисе?
Описание Катей в письмах шестидесятых годов утраты водительских прав — блестящая новелла. Написана она непринужденно-весело, с юмором, вполне достоверно и очень по-женски: кокетство с собственной хмурой угрюмостью сменяется сетованьем на свое «мутное зрение», и при этом все происходившее живописуется в шекспировской манере. «Мутноокая меланхолия» — так иронично охарактеризовала она свое тогдашнее настроение, связанное с преклонным возрастом, преодолеть которое, несмотря на крепкое здоровье (пока доставлял беспокойство лишь «тромбозик»), ей было уже невозможно.
«Я очень крепкая, но живу без удовольствия». Это язвительное высказывание, сформулированное в октябре 1960 года в письме старому принстонскому другу Эриху фон Калеру, точно определяет сущность жизни, довольно бедной событиями, если сравнить ее с интенсивным прошлым. Подавленное настроение усугублялось однообразием дневного распорядка: «Рассказывать о себе в общем-то нечего. Жизнь течет во все возрастающем темпе, но она тусклая, хотя я не жалуюсь на здоровье и довольно активна, пожалуй даже чересчур, чему способствует мой статус главы семейства и widow of…[194]»