Никто не знал Катю лучше брата, любимого «Калешляйна», который всегда терпеливо выслушивал увещевания своей сестрицы, хотя обычно не следовал им. У женственного близнеца, «верного Клаусика», была потребность откровенно обо всем рассказывать ей, в том числе и о своих встречах с Густафом Грюндгенсом, о чем племянница вообще не должна была знать! «Ужасающее откровение! Хотя [Эрика] настолько презирает его[205], что вряд ли это может ее froisser[206]. Как-то раз Фридо пришлось писать сочинение на тему „Надо ли всем обо всем рассказывать?“. Разумеется, нет. Значит, и о твоем свидании с Г. Г. тоже».
Близнец прочитал это письмо, проигнорировал приказ тотчас сжечь его и принялся вместо этого вырезать газетные статьи, которые, по его мнению, могли вызвать интерес сестры панегирики Хрущеву всегда доставляли ей радость.
После смерти Клауса Прингсхайма Кате было уже не с кем откровенно и непринужденно обсуждать свои взгляды. «Так много теряешь, когда живешь так долго, — писала она Алисе фон Калер. — Со временем все сильнее ощущаешь свое одиночество. Дети, внуки, правнуки… сколь бы ни были они милы твоему сердцу, все равно они не смогут заменить твоих былых друзей, с кем тебе довелось делить и печаль, и радость».
Одна смерть сменяет другую. Вот уже нет и Отто Клемперера, старого друга близнецов, он умер в 1973 году. «Клемпи» жил в Цюрихе с 1954 года и очень часто вместе с дочерью Лоттой приходил в гости на Альтеландштрассе. Он был тяжело болен, жил под постоянной угрозой нервного и физического срыва, но всякий раз внезапно выздоравливал. «Несколько дней тому назад меня порадовал нежданный звонок Клемперера. А ведь мы, почитай, уже распрощались с ним, когда прочитали в прессе, что по состоянию здоровья ему пришлось отказаться от концертов в Лондоне. Оказалось, это было просто легкое недомогание. И он дал там восемь концертов, на которых дирижировал всеми симфониями Бетховена; его дочь, чьи глаза просто лучились от счастья, с радостью говорила мне, что он находится в блестящей форме. Когда вспоминаю, как он выглядел в клинике, где я его навещала в последнее время, мне в это не очень верится».
Катя хранила в памяти массу анекдотических историй, связанных с Клемперером. О том, например, как вместе с Эрикой он сидел как-то раз в фойе отеля, где хотел ознакомить ее со своим новым либретто, но оказалось, что он оставил его в номере. Пришлось дочери Лотте отправиться за ним. Потом Клемперер прочитал его вслух, Эрика пришла в восторг, и композитор, обещавший в ближайшее же время впервые исполнить этот опус в Санкт-Морице, исполнил его тут же… на фортепьяно в фойе гостиницы — к радости всех гостей.
Любой из рассказов Кати блистал остроумием, и только она могла так смешно рассказывать истории, приключавшиеся с Клемперером, которым (несмотря на приступы меланхолии, постоянно преследовавшие его и во время поездок по всему земному шару) в присутствии Кати овладевало почти такое же радостное чувство, как во время успешного выступления. Знаменитый дирижер с огромной любовью относился к близнецам Прингсхайм; с Клаусом его связывали давние тесные отношения — в начале века, в 1907–1908 годах, они сотрудничали в Пражском немецком театре. Дружба между Катей и «семейством Клемпи» — отцом с дочерью — не страдала от долгих разлук. Особенное участие и внимание Клемпереры оказывали Кате в последние месяцы тяжелой болезни Эрики. Катя, со своей стороны, тоже охотно помогала им. Она необычайно радовалась триумфальным турне друга по городам и весям разных стран, тщательно следила за всеми его выступлениями и страдала вместе с ним, когда нападавший на него «психоз» вынуждал его прерывать анонсированные концерты. Она считала великого, овеянного славой дирижера гением, отмеченным печатью смерти. Величественный и одновременно чудаковатый, он на склоне лет далеко превосходил по мастерству дирижирования даже Бруно Вальтера. «Наверное, я уже писала о необыкновенно прекрасном концерте Клемперера, который слушала в Люцерне вместе с младшими детьми. Концерт окончился, и, по настоянию дочери, я зашла в его артистическую комнату, строго охраняемую от посетителей; завидя меня, совершенно обессиленный маэстро внезапно преобразился, и его чудачествам не было конца и края».
По мнению Кати, в Клемперере счастливо сочетались несомненное величие и порою дерзкое сумасбродство, не лишенное, впрочем, чисто еврейской гордыни, временами коробившей Катю. «Вести о победоносном блицкриге [война Израиля против Египта в 1967 году] застали „Клемпи“ за пультом концертного зала, когда он исполнял Вторую симфонию Малера — как всегда великолепно и с грандиозным успехом. Наш друг был вне себя от счастья и гордости за неслыханные героические подвиги своего народа. Кстати, совсем недавно он вернулся в лоно церкви своих предков и теперь прилежно посещает синагогу и неукоснительно исполняет все обряды. Всякий раз, как я вижу его, он шлет тебе приветы».