Еще одно обвинение с примирительной ноткой: Катя Манн с ее леволиберальными взглядами поддерживала Немецкую демократическую партию, и на исходе существования Республики она не менее решительно, чем ее муж, клеймила позором националистическую фронду. Однако надо отдать ей должное: при всей резкости высказываемых ею суждений она никогда не была фанатичной.
Общество, собиравшееся за столом Маннов, являло собой пеструю картину. Рядом с Хансом Пфитцнером сидел Бруно Вальтер, Эмиль Преториус — подле Йозефа Понтена, литературовед Литцман — рядом с шурином Лёром, Бруно Франком или Хансом Райзигером. По случаю бывал тут и Ханс Йост, тот самый Йост, который anno 1925 упрекнул Томаса Манна в том, что тот предал свое звание поэта во имя Эберта[72], компромисса и политической практики! Во время пятидесятилетнего юбилея хозяина дома Ханс Йост сидел рядом с Генрихом Манном, а ровно десять лет спустя, уже после захвата власти Гитлером, занимая пост заведующего литературной частью Государственного драматического театра в Берлине, предложил рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру: „Может быть, господина Томаса Манна стоит ненадолго посадить под арест за действия его сынка? Осенняя свежесть Дахау его духовной продукции никак не повредит“. Взяв в заложники отца Клауса Манна, издателя „самого гнусного“ в то время эмигрантского листка „Ди Заммлунг“, нацисты намеревались тем самым несколько умерить его пыл, поскольку полагали, и вполне обоснованно, что „этот полуеврей“ вряд ли добровольно вернется в Германию.
Слава богу, Катя Манн не видела этого письма Ханса Йоста с обращением „мой дорогой Генрих Гиммлер“, поэтому ей не пришлось вспоминать о письме, посланном обоим старшим детям в 1922 году, где она с радостью сообщала им о новом литературном знакомстве „в лице поэта Ханса Йоста“. „Это очень милый, темпераментный господин и, как мне представляется, очень сердечный, к отцу относится с подобающим почтением“.
Если Катя к кому-нибудь проявляла симпатию, то — невзирая на ее откровенное порою самомнение, — простодушно всецело доверяла ему; в принципе, решающим для нее было только одно: проявлял ли новый знакомый „подобающее почтение к отцу“ или нет. Приумножать его славу — для нее самое важное; всегда оставаясь в тени, она всеми силами старалась способствовать этому. Она была личным секретарем („наскоро от руки набрасываю под диктовку Волшебника бесконечные бумаги с сообщениями, а потом уже печатаю их на машинке“) и незаменимой помощницей своего мужа: „Мне пришлось прочитать один за другим тридцать пять романов, которые кёльнская газета имела наглость прислать нам, потому что у этих господ, видите ли, нет времени для их изучения, а вот первый поэт Германии должен его иметь“. При этом ей надо было скрыть свое участие в этой работе, чтобы не подорвать авторитет мужа: „Проклятый конкурс […]. Сегодня к нам неожиданно заявился Вильгельм Шефер, чтобы поговорить с папочкой; счастье, что я оказалась дома и сумела скрыть тот факт, что папочка не прочитал ни одного из тех романов“. Впоследствии она настолько наловчилась подражать эпистолярному стилю Томаса Манна, что его адресат пребывал в полной уверенности: великий мастер удостоил-де его ответом.
72
Эберт Фридрих (1871–1925) — немецкий политический деятель, первый президент Веймарской республики. Преемник Августа Бебеля на посту председателя социал-демократической партии (1913 г.), редактор социал-демократической прессы.