Естественно, не все вышло так, как хотелось. Голо удалось снять со счета всего шестьдесят тысяч марок; тем не менее, он сумел с помощью французских друзей переправить их через границу, а вот ценных бумаг и сорока тысяч марок пришлось лишиться. (В ноябре 1933 года адвокат Хайнс попытался переправить их на счет, открытый национал-социалистами для уезжающих из рейха эмигрантов, чтобы взимать налог с сумм, вывозимых за границу.)
Однако удалось самое главное: переправить вместе с черновиками рукопись «Иосифа», и все лишь благодаря бесстрашию Эрики и преданности мужественной Иды Херц. «На имя Кристофа Вернули из Базеля, Гольбейн-штрассе, 69 (естественно, без малейшего намека на настоящего адресата) пришло множество посылок с книгами», то были, «во-первых, книги из коридорчика перед библиотекой. Они находятся между выступами в стене как раз под портретом Ленбаха, — как подробно описывает в письме Катя, — (что лежит по правую сторону выступа, брать не надо): во-вторых, книги из библиотеки, лежавшие на приставном столике подле письменного стола. В-третьих, иллюстрированное издание о Египте, которое лежит на стопке книг между книжным шкафом и дверью, ведущей в столовую».
Удался и еще один блестящий замысел, правда, только благодаря везению и беспредельной тупоголовости таможенников. Это — чудесное спасение дневников Томаса Манна, которые Голо, по указанию отца, — не читая! — вытащил из книжного шкафа в доме на Пошингерштрассе и уложил с другими документами в один чемодан. Шофер Маннов сдал его, как было велено, в багаж, однако потом все-таки уведомил об этом политическую полицию, которая устроила проверку содержимого чемодана на пограничной станции в Линдау. И лишь благодаря дремучести комиссара полиции, которого заинтересовали исключительно издательские счета с проставленными в них внушительными суммами, а не рукописи писателя, в политическую полицию для дальнейшей проверки была послана только папка с издательскими документами (а не весь чемодан). Политическая полиция, в свою очередь, переправила их в финансовое управление Восточного Мюнхена с просьбой более тщательной проверки содержимого папки, после чего документы были оперативно возвращены в Линдау и отправлены адресату поездом вместе с чемоданом прочих бумаг. Все хорошо, что хорошо кончается: 19 мая Томас Манн получил первую посылку, весившую тридцать восемь килограммов.
Отдавала ли себе отчет Катя, что, провались эта афера, она могла бы вызвать взрыв небывалой силы? Известно только, что фрау Манн понятия не имела о том, какие тайны были поверены этим черновым тетрадям. Конечно, от ее глаз не ускользнуло доводившее мужа порою до явного отчаяния все возраставшее беспокойство, проявлявшееся в нервозности и раздражительности. Свои страхи тех дней отец поверял Голо: «Стоит им опубликовать в „Фёлькишер беобахтер“ лишь кое-что из моих записей, и они погубят все, и меня тоже погубят. Мне тогда уже никогда не подняться».
Если бы чиновник в Линдау хоть чуточку смыслил в литературе и полистал рукопись, а финансовое управление Восточного Мюнхена заинтересовали бы не только финансовые вопросы и они затребовали все содержимое чемодана, то никогда не удалось бы сохранить существовавшие безукоризненные отношения между писателем и обществом. А отсутствие их отнюдь не способствовало бы творчеству Томаса Манна, на сохранение работоспособности которого как раз и были нацелены все помыслы, планы и деятельность Кати.
Слава богу, ей не пришлось разрабатывать всевозможные стратегии, чтобы вернуть к жизни и работе несправедливо оклеветанного и подозреваемого в гомосексуализме мужа. Однако и без этой, скорее всего, неразрешимой, задачи у нее было предостаточно работы.
Итак, фрау Томас Манн отказалась от плана поехать ненадолго в Мюнхен, и ей пришлось поручить Голо заботу о младшей сестренке, школьнице Элизабет. Ему предстояло также завершить все финансовые дела. По просьбе Кати Хедвиг Прингсхайм упаковала в ящики кое-какую домашнюю утварь и выслала ее в Швейцарию на конспиративный адрес. Супруги все никак не могли решить, где будут жить: в Базеле, Цюрихе, Тессине или Боцене («недалеко от Милана»), а то и вовсе в Венеции, в маленьком домике Верфеля, предложенном им Альмой Малер; они останавливались то на одном, то на другом варианте, а тем временем, судя по поступавшим из Мюнхена вестям, существовавший в Германии режим креп день ото дня, поэтому Катя настояла на том, чтобы к ним приехали младшие дети. «Стариков» тоже уговаривали покинуть страну, сохранив свои художественные коллекции.